Книга сияния - [127]

На дороге громко загромыхала телега. Время, мягко говоря, не раннее; кто бы это мог быть? Ухнула сова, птица Афины Паллады, владычица ночи. Держа перед собой секстант, астроном вглядывался в звездное небо. Марс в созвездии Льва. Браге, его бедный покойный коллега, в свое время четырежды измерял орбиту Марса. Сегодня ночью Полярная звезда, на самом кончике Малой Медведицы, мерцала — словно специально для Кеплера. С дороги снова донесся грохот. Обернувшись, астроном увидел несколько повозок со срубленными деревьями, которые ехали к Карлову мосту — и дальше к Старому Месту. За ними следовали еще две телеги, полные мужчин с горящими факелами в руках. Зрелище было зловещее.

Согласно гипотезе Джордано Бруно, внутри бесконечных вселенных ежедневно рождались и умирали планеты и звезды. Сам Тихо Браге в году тысяча пятьсот семьдесят втором обнаружил звезду, названную им Нова Стелла, которой раньше не было, а также комету, чья орбита лежала далеко за орбитой Луны. Открытие Браге указывает на то, что мир куда больше и устроен куда сложнее, нежели считалось раньше. Возможно, он слишком велик, слишком сложен. Орбита Марса должна была стоить Кеплеру целой жизни, а не тех семи дней, которыми он поначалу хвастался Браге. Нет, никаких не семи дней, не семи недель, не семи месяцев, ибо она никак не укладывалась в круги и эпициклы, хотя просто обязана была представлять собой окружность. Разве круг не был идеальной природной формой? Камень, брошенный в пруд, создавал концентрические круги, лепестки цветов лепились к своему круглому сердцу, великое Солнце являло собой круг, и его сестрица Луна тоже. Но если орбита Марса — не окружность, что тогда? Что, если скорость хода планеты по орбите непостоянна? Что, если Марс то тормозит, то снова разгоняется? Если центр Солнечной системы — не точка на земной орбите, как утверждал Коперник… что тогда?

Когда повозки начали спускаться с холма, по всей округе залаяли псы. А на небе можно было найти созвездие Большого Пса благодаря Сириусу, его яркой звезде. Точно так же дело обстояло с созвездиями Зайца, Единорога, Жирафа, Рака, зодиакального знака императора. Венеру всегда скрывали облака, Юпитер — его спутники. Впрочем, Венера неизменно представала яркой и красивой, тогда как Марс, красная планета, вечно ускользающий, больше всех остальных, как считал Кеплер, мог ему рассказать. Еще до того, как Браге дал ему задание нанести на карту орбиту Марса, красная планета казалась Кеплеру наиболее привлекательной. Хотя астроном не мог похвалиться острым зрением, он верил: изучая небеса, он смотрит на планеты не глазами, а неким внутренним взором, что позволяет видеть невидимое. Вместо того чтобы видеть лишь внешнее, он воспринимает то, что лежит глубже, некую первичную самость. Не ту самость, что в поте лица трудится на земле, а ту, что сродни звездам. Порой Кеплер задавался вопросом: слышали ли во время своих плаваний Колумб и Магеллан присутствие континентов в собственном сердцебиении, ощущали ли они покачивание пальм в ритмах своей крови?

И тут он понял. Как можно было быть таким идиотом? Повозки, полные древесины, телеги с людьми — все это требовалось для ночной работы по сооружению помоста для казни, так что приговор Келли, возможно, приведут в исполнение уже на рассвете. Вот так и происходит: одни смотрят в небеса и не замечают ничего вокруг, а другим не остается ничего, кроме тягостных размышлений о смерти.

Действительно, сидя в яме, Келли был не в состоянии о чем-либо размышлять. Здесь можно было только стоять, кругом была непроглядная тьма и сырость. Порой узнику начинало казаться, что он уже в могиле. Когда Келли перевели в камеру размером побольше и окатили из ведра, это было настоящее блаженство. А затем, оказавшись в водруженной на телегу клетке, Келли радовался яркому солнечному свету с непривычным для себя чувством, очень похожим на счастье. Это было необъяснимо, но даже при виде помоста и безобразной толпы, даже ясно осознавая, что смерть близка, мнимый алхимик ощущал, как на него снисходит что-то похожее на мир и покой.

«Итак, — подумал Келли, — все заканчивается как нельзя лучше». Ибо он начинал, воруя у пекаря пирожки и сдобные булочки, одежду на рынке, выуживая из кошелька деньги. Когда Келли отрезали уши за мошенничество, его наставник — тот самый, который научил молодого парня подделывать любой почерк, приготовил ему припарку и обвязал ноющую голову чистыми тряпицами. Затем Келли оказался в Лондоне, участвуя в театральных представлениях типа «вот он здесь, а вот его нет», имея побочный заработок на ниве предсказания судеб, карточных игр — как обычных, так и таро. Впервые увидев Джона Ди в мантии ученого и маленькой шапочке, с длинной бородой и очками на носу, Келли решил, что с легкостью его одурачит. Однако Ди сам мог кого угодно одурачить… вот, например, где он сейчас? Келли надеялся, что сейчас он на пути в Лондон.

В последнюю секунду Келли с мольбой обратился к Мадами, своему ангелу-хранителю. Пусть смерть, какой бы она ни была, окажется быстрой и безболезненной. И удивительное дело: несмотря на все свои прегрешения, Келли не ощутил ни рывка, ни жара адского пекла. Перед ним появилась Мадами, счастливая и лучезарная. Она была не слишком молода, но и старой ее было не назвать. Разумеется, Мадами была ангелом. Затем Келли услышал музыку, девять нот в идеальной гармонии. Ангелы Еноха, которые все это время парили у него над головой, один за другим спустились, не имея ни малейшей нужды в лестнице, — скорее таким же путем, каким спускаются с небес, когда их зовут на помощь заблудившиеся в лесу детишки или невинные девы. На огромной волне благоуханного розового воздуха они подняли Эдварда Келли над городом. Река Влтава сияла как влажное змеиное тело, скользящее между холмов, а Карлов мост казался крошечным черным ошейником, который не мешал змее двигаться. Отсюда были видны обнесенные стеной кварталы Юденштадта, руины Вышеградского замка, а Староместская площадь казалась простым серым пятном.