Книга семи печатей - [14]
В действительности, быть может, все это вовсе не так уж таинственно… Быть может, таинственность всему этому придают монументальные размеры комнат, толщина стен, высота потолков, величавые, словно в старинном готическом соборе, окна и сказочно красивая разрисовка цветных стекол. Громадное пространство столовой, высокие пилястры потолка, монументальный, словно ворота храма камин — вся эта обстановка, рассчитанная на богатырей прошлого времени, на могучие голоса, на тяжелую поступь, на жаждущие простора жесты, все это делает нас какими-то пигмеями и неслышно скользящими тенями…
В остальное время волшебники исчезают. Исчезаю и я. Я ухожу работать в свою комнату-башню.
Сидя там, я слышу за окнами неумолкаемый говор океана и вижу за деревьями парка темно-синюю тучу его грозного пространства… Если я обернусь к противоположному окну, то вижу белую от пыли дорогу между деревьями и кустами. Дорога пустынна, как и все вокруг замка. Лишь изредка по ней проезжают крестьяне и любители-охотники из соседнего городка.
Я работаю и по временам гляжу на океан и облака. Моя фантазия подхватывает каждый случайный намек, каждое нечаянно услышанное слово — и создает из этих беглых отрывков целые картины и образы…
…Сегодня утром кто-то сказал: «Кларимонда»[13]. Мельком услышанное мною имя сверкнуло и погасло, как упавшая звезда. Но оно поразило меня своей красотой.
Кларимонда!
Кто мог бы найти и придумать такую словесную красоту? Какой поэт-филолог? Вероятно, это был друид, и имя это пришло ему в голову, когда он в лунную ночь совершал жертвоприношение светлой и загадочно-прекрасной царице ночи.
Это имя соткано из лунного света. От него веет красивой жизнью романического прошлого. Так звали принцессу или прекрасную волшебницу, и из-за нее страдали и умирали короли и рыцари…
Вечером я по обыкновению пошел на берег.
Над океаном стояла громадная полная луна, и от нее до самого берега шел по волнам золотистый след. И как ни метались озлобленные волны, они не могли ни утопить, ни стереть этого светлого пути, который, казалось, шел к самому моему сердцу…
И вдруг в моем мозгу опять пронеслось:
«Кларимонда».
Так неожиданно и с такой силой, словно удар по виску. Я невольно вздрогнул и схватился за сердце.
Я смотрел на прекрасную луну и все время думал только одно: «Кларимонда». Это имя наполнило собою весь мой ум, все его закоулки и изгибы, как наполняет вода опущенный в нее кусок гигроскопической ваты. Имя Кларимонды стояло над моим мозгом, как луна над взволнованным океаном, покоряя его своим спокойным и ясным сиянием…
Но кто же, наконец, Кларимонда? Кто она?
Я стал вспоминать, как и при каких обстоятельствах я впервые услышал сегодня имя Кларимонды? Откуда и с чьей помощью оно проникло в мое сознание?
Но я не мог вспомнить этого. Должно быть, оно носилось в здешнем воздухе вместе с легендами и поверьями. Во всяком случае, мне было необходимо избавиться от этого странного и томительного очарования. Это имя положительно мучило меня.
И я решил, что самое лучшее средство отделаться от этого гипноза — это написать какую-нибудь фантастическую новеллу, в которой действующим лицом была бы Кларимонда.
Я вернулся в свою башню, сел за письменный стол и стал придумывать сюжет.
Но мне приходили на ум лишь банальные выдумки, которые были совершенно недостойны прекрасного имени, так поразившего мое воображение. Моя творческая фантазия была словно заворожена этим именем и, ослепленная им, ничего не видела в веках и народах. Она как бы застыла в том странном трансе, в который впадает гипнотизируемый после того, как ему показали блестящий предмет…
В отчаянии я прекратил попытки создать историю Кларимонды работой сознательного творчества. Я решил попробовать отдаться творчеству полубессознательному. Стараясь ни о чем не думать, я написал первую попавшуюся на ум начальную фразу будущей повести о Кларимонде:
«Кларимонда проходит мимо замка».
Что дальше — этого я еще не знал. Эта фраза была просто вызов моему творчеству — тот крик, который должен был разбудить его. Я написал эту фразу и ждал, что будет далее.
Но мое творчество спало… Быть может, оно совсем угасло, истощенное чересчур напряженной работой за последнее время…
В крайне мрачном настроении я бросил работу и лег в постель.
Но заснуть я не мог… Лунный свет пробивался сквозь высокие, заостренные вверху окна и рисовал на полу и на стенах световые фосфорические узоры…
Сколько поколений созерцали здесь этот свет и эти узоры, неизменно от века? Сколько историй любви и ненависти разыгрывались здесь, в этих старых стенах, при свете вечно юной луны, неизменной спутницы почти всех самых красивых и самых страшных моментов человеческой жизни во все века и у всех народов?
В какой же из этих историй участвовала Кларимонда? Я был убежден, что она принимала в них участие…
И вот опять это имя пришло мне в голову, и опять меня охватила смутная тоска. Мне было досадно, что я не могу справиться с поставленной себе художественной задачей. Я решительно не мог уснуть. Я встал. Я захотел еще раз испытать свои силы…
Моя спутанная речь разбилась надвое…
