Книга радости — книга печали - [6]

Шрифт
Интервал

что-то собой представлять, должна быть не только женой и домохозяйкой — и вот теперь этот долг был с нее снят. Но примешивалась и враждебность, видевшаяся ему наплывающим желто-бурым облачком, да-да, желто-бурым; враждебность оттого, что он сильный, самоуверенный, оттого, что пренебрег в ней чем-то, что просилось наружу и что она пыталась выразить в своих школьно-старательных пейзажиках и натюрмортиках (с особенным пренебрежением относился Андрей к этому последнему жанру — натюрморту: зачем нужны натюрморты, он решительно не понимал). Ну что ж, любовь — штука сложная, в смесь, именуемую любовью, входит и щепотка враждебности. И эти опоздания с обедом, вероятно, еще и маленькая месть за установившийся у них в семье домострой.

Поженились они, когда Андрей заканчивал Репинку, а Алла переходила на третий курс. Через год родился сын, назвали его Иваном, и вскоре как-то само собой получилось, что растить его стали дедушка с бабушкой, родители Аллы. Формальным поводом было то, что нужно дать Аллочке спокойно получить диплом. Ну и кроме того, Андрей с Аллой часто сидели без копейки, а брать у тестя Андрею не позволяла гордость — так не страдать же ребенку! Когда диплом был получен и заработки, хоть и нерегулярные, все же пошли, мешало взять Ваньку к себе то, что Алла тогда еще всерьез считала себя художницей, а ребенок отвлекал бы ее от творческой работы (любила она иногда выражаться пышно). Потом, когда ее уверенность в своих творческих способностях поколебалась, выяснилось что у Анны Филипповны, тещи, образовалась сложная и стройная система воспитания Ваньки, и взять его к себе — значит всю эту годами складывавшуюся систему разрушить. Систему теща начала образовывать еще до рождения внука: где-то она вычитала, что если живот будущей матери регулярно помещать в вакуумную камеру, мозг плода будет лучше снабжаться кровью и в результате ребенок родится необычайно способным. И Алла высиживала его в странном сооружении, гибриде юбки с фижмами и водолазного колокола. А уж после рождения пошло: плавание с месячного возраста, какие-то особые развивающие игры, чтение с трех лет… И теперь в свои семь Иван, появляясь у родителей по воскресеньям, обыгрывал отца в шахматы, он знал столицы, образы правления, королей и президентов всех мыслимых государств, по два часа без передышки читал наизусть Чуковского — ну это бы еще ничего, стихи запоминаются легко, но и Винни-Пуха, и сказки Андерсена, и «Золотого теленка» — последнего он читал тайком от бабушки. Это уже было слишком, тем более что Ильфа и Петрова Андрей не любил — может быть, из чувства противоречия: уж больно все знакомые — тот же Витька Зимин, но если бы только он! — обильно оттуда цитировали, и не только цитировали, но и сами вдруг начинали говорить в стиле Остапа Бендера. Однако в принципе, если исключить «Золотого теленка», воспитание шло правильно. Что в наше время можно оставить сыну, чтобы благодарил всю жизнь? Имя, деньги? Безнадежный анахронизм. Наше время требует способностей, таланта: только с ними можно честно преуспеть, а значит, молодец теща!

— Андрюфка, иди!

Ну наконец-то! Вообще Андрей не любил этого ее «АндрюФка» — почему-то ему слышалось в этом Ф неприятное жеманство. Еще Алла иногда называла его Андрофеем, а это нравилось, хотя тоже Ф. Но сейчас было не до фонетических переживаний: пусть «АндрюФка», зато «иди»!

— Да-да, Кунья, я уже весь здесь!

Андрей прозвал ее Куньей, едва они познакомились. Он и подошел-то к ней первый раз со словами:

— Вам никто не говорил, что вы похожи на куницу?

Отсюда и пошло потом: Кунья, Куник.

Всегда, садясь за стол, он собирался есть медленно, растягивать удовольствие — и забывал об этом, едва оказывалась в руках ложка, так что долгожданная пища проглатывалась за десять минут. За едой он сосредоточенно молчал, к чему был тоже с детства приучен. Наверное, вид у него при этом был очень истовый, и потому Алла, сидевшая напротив (сама она любила есть понемногу, пока готовит, и всерьез в один присест никогда не обедала), спросила наконец:

— О чем таком ты сейчас думаешь?

О, черт! Самый ненавистный для Андрея вопрос! Мало ли о чем он думает! Он и сам часто не знает, о чем думает, потому что думает сразу обо всем. Или бывают такие дурацкие мысли, в которых и признаться-то совестно. Да и вообще, начиная думать, о чем думаешь, — сразу сбиваешься с мысли. Все равно что за едой разбираться, в каком порядке жевать, глотать, двигать языком, — сразу подавишься. И ведь сколько раз ей говорил — без толку! Вечно: «О чем ты думаешь?», «Чему ты улыбаешься?» — словно все время под рентгеном! И опять смешно устраивать из-за этого сцену. Но и сдерживаться сколько можно?!

Андрей стал думать, как бы нескандально, но решительно объяснить Алле еще раз, что он не выносит подобных вопросов, ну как некоторые не выносят царапанья по стеклу — может быть, дойдет наконец? Но не успел додумать, потому что зазвонил телефон. Телефон стоял тут же, в кухне. «Потому что я провожу здесь основную часть жизни!» — как охотно сообщала Алла всем гостям. Она взяла трубку:

— Квартира Державина!


Еще от автора Михаил Михайлович Чулаки
Прощай, зеленая Пряжка

В книгу писателя и общественного деятеля входят самая известная повесть «Прощай, зеленая Пряжка!», написанная на основании личного опыта работы врачом-психиатром.


Борисоглеб

«БорисоГлеб» рассказывает о скрытой от посторонних глаз, преисполненной мучительных неудобств, неутоленного плотского влечения, забавных и трагических моментов жизни двух питерских братьев – сиамских близнецов.


У Пяти углов

Михаил Чулаки — автор повестей и романов «Что почем?», «Тенор», «Вечный хлеб», «Четыре портрета» и других. В новую его книгу вошли повести и рассказы последних лет. Пять углов — известный перекресток в центре Ленинграда, и все герои книги — ленинградцы, люди разных возрастов и разных профессий, но одинаково любящие свой город, воспитанные на его культурных и исторических традициях.


Новый аттракцион

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Большой футбол Господень

В новом романе популярного петербургского прозаика открывается взгляд на земную жизнь сверху – с точки зрения Господствующего Божества. В то же время на Земле «религиозный вундеркинд» старшеклассник Денис выступает со своим учением, становясь во главе Храма Божественных Супругов. В модную секту с разных сторон стекаются люди, пережившие горести в жизни, – девушка, искавшая в Чечне пропавшего жениха, мать убитого ребенка, бизнесмен, опасающийся мести… Автор пишет о вещах серьезных (о поразившем общество духовном застое, рождающем религиозное легковерие, о возникновении массовых психозов, о способах манипулирования общественным мнением), но делает это легко, иронично, проявляя талант бытописателя и тонкого психолога, мастерство плетения хитроумной интриги.


Профессор Странностей

Ученого из России пригласили в Галифакский университет в качестве Профессора Странностей. Оказалось, что многие там чертовски жаждут познакомиться с интеллектуалом из такой удаленной и инакокультурной страны — и коллеги-профессора, и сексапильная студентка, и террористы-похитители… На лицевой стороне обложки — фрагмент гравюры Дж. Аткинсона «Панорамный вид Санкт-Петербурга в царствование императора Александра I. Коллегии» (1810-е гг.) из собрания музея истории Санкт-Петербургского государственного университета.


Рекомендуем почитать
Усталость

Издание содержит избранные романы Энна Ветемаа (1936-1972), эстонского поэта, прозаика, драматурга.


Воспоминания Калевипоэга

Энн Ветемаа известен не только эстоноязычным читателям, но и русскоязычным. Широкую известность писателю принес в 1962 году роман «Монумент», за который Ветемаа получил всесоюзную Государственную премию. Режиссер Валерий Фокин поставил по книге спектакль в московском театре «Современник» (1978), в котором главную роль сыграл Константин Райкин. Другие романы: «Усталость» (1967), «Реквием для губной гармоники» (1968), «Яйца по-китайски» (1972).


О головах

Книга содержит маленькие романы "Монумент" и "Яйца по-китайски", две пьесы "Ужин на пятерых" и "Снова горе от ума" известного эстонского писателя.


Вот увидишь

Жизнь для героя нового романа Николя Фарга «Вот увидишь» (русский читатель знает автора по книге «Ты была рядом») распалась на до и после. Еще утром он занудно отчитывал сына за крошки на столе, пристрастие к рэпу и «неправильные» джинсы. И вдруг жизнь в одночасье превратилась в источник неиссякаемой боли.Несколько недель из жизни отца, потерявшего сына-подростка, который случайно попал под поезд в метро. Это хроника горя и в то же время колоссальный жизненный урок.


Могила Греты Гарбо

Этот роман удивительно похож на японскую акварель или на старое, чуть пожелтевшее от времени фото, на котором сквозь паутину времени проступает лицо неземной красавицы. На его страницах оживает тайный мир звезды мирового экрана — великой и божественной Греты Гарбо.Автор романа Морис Одебер не ставит своей задачей рассказать нам всю правду об актрисе. Для него она навсегда остается недосягаемой, а ее тайны — непознанными. Поэтому Одебер только очень деликатно прикасается к эпохе Греты Гарбо, словно к тонкому лучу, вобравшему в себя свет ушедшей звезды.Морис Одебер — преподаватель философии, актер, режиссер, автор более пятидесяти пьес и двух романов.


Лучшие годы - псу под хвост

Какие основания у критики считать, что «Михала Вивега можно издавать в два раза большим тиражом, чем других прозаиков»? Взрывной стиль прозы Вивега и широкая палитра типично чешского юмора сделали его самым читаемым автором, воссоздающим в излюбленной для него форме семейной хроники поворотные события недавнего прошлого Чехии.