Книга Рабиновичей - [25]
Все это я узнал от других Рабиновичей. От отца — ничего. Ни словечка! Мой отец умел хранить секреты…
Видеть отца мне стало мало-помалу мучительно. В его присутствии я чувствую себя неуютно. Он это знает. И не спускает с меня глаз.
Одна из наших самых памятных ссор случилась потому, что я решил назвать моего второго сына Эрнестом. Эрнест Вербос — так звали сына колбасника с улицы Рожье. У Эрнеста Вербоса были всегда красные щеки и блестящий нос. Он не очень хорошо говорил по-французски, то и дело вставлял фламандские слова, которых я не понимал. Я потерял его из виду в 60-х. А одно время он был моим лучшим другом.
Мой отец считал это имя смешным. Он заклинал меня придумать другое. Я стоял на своем. Отец пригрозил мне: если я назову малыша Эрнестом, он, мол, не признает его своим внуком! А с самого рождения Эрнеста он от него без ума.
Но самая жестокая ссора случилась позже. И тоже из-за Эрнеста. У него были неприятности в школе. Папа считал, что его надо перевести в другую. Я возразил:
— Рано или поздно все начнется снова…
— Это еврейская школа, да? — перебил меня отец. — Ты хочешь, чтобы он остался в еврейской школе? Это престижно? Это придает веса в общине?
Я так и замер с открытым ртом. Он вывел меня из себя (что со мной бывает редко). Он обозвал меня националистом, фашистом, религиозным фанатиком. Я его в ответ — закомплексованным евреем (я так не думал).
Он вышел из комнаты со слезами на глазах. Мое сердце бешено колотилось. Целый час я не мог успокоиться.
Разумеется, он был прав. Я перевел Эрнеста в другую школу. Больше с ним проблем не было.
Это ведь не я хотел, чтобы Макс и Эрнест ходили в еврейскую школу. На этом настояла их мать, Ариана-один. Хотя она не была еврейкой, так же как и Ариана-два.
Обеих женщин моей жизни звали Арианами. Это случайность. Рабиновичи различали их, присвоив каждой номер, по аналогии с европейскими ракетами. Я и сам привык называть их «Ариана-один» и «Ариана-два».
Кроме имени у них была еще одна точка соприкосновения: обе были без ума от иудаизма. Меня иной раз бесило, как они на нем повернуты. Мы даже ссорились. Они и замуж-то выходили скорее за иудаизм, чем за меня. Таким образом Ариана-два недвусмысленно отмежевалась от отца, умеренного антисемита. У Арианы-один интерес к евреям был, пожалуй, нездоровым: она читала все книги о концентрационных лагерях. Это пугало меня, раздражало, огорчало, но поговорить с ней я не решился. Ариана-один не хотела детей. И все же она их родила: противозачаточные таблетки тогда еще не появились. Ариана-два детей хотела, но не родила, у нее было что-то не в порядке с трубами. Ариана-два любила экзотические растения и хорошо умела за ними ухаживать. Ариана-один их тоже любила, но ничего в них не смыслила: меньше чем за неделю у нее засыхал любой кактус. Обе были левши. Обе читали Анри Труайя, но вторая обожала Саган, которую первая терпеть не могла. Ариана-два не любила целоваться в губы. Ариана-один не давала мне трогать ее ноги. Ариана-один вздрагивала от малейшего шума. Ариана-два хотела стать танцовщицей, но бедра у нее были широковаты и низковаты. Ариана-один любила бегать, задолго до моды на оздоровительный бег трусцой. Ариана-два постоянно сидела на диетах. Ариана-один ела все подряд, не прибавляя при этом ни грамма. Ариана-два очень нервно водила машину; когда она была за рулем, меня укачивало. Ариана-один, кажется, вообще не водила. Ариана-один была блондинкой, Ариана-два брюнеткой. У Арианы-один был очень красивый голос; она даже когда-то пела в хоре. Ариана-два коллекционировала фигурки птиц. Ариана-один жертвовала деньги неправительственным благотворительным организациям. Ариана-два любила собак, а кошек не любила. Ариана-один часто засыпала с большим пальцем во рту. Ариана-два просыпалась очень рано и сразу вскакивала. У Арианы-один рос тончайший светлый пушок у корней волос. Это было видно только под боковым светом. У Арианы-два были округлые, немного тяжеловатые руки. Иногда Ариана-один подпрыгивала на месте, как девчонка. Ариана-два порой смотрела испуганными глазами, всего несколько секунд, а потом встряхивала головой. Кожа Арианы-один пахла свежим хлебом. Ариана-два любила, когда я гладил ей затылок. Ариане-один нравилось, когда ее кусали. Ариана-два мурлыкала. Ариана-один, когда кончала, смотрела на меня полными ужаса глазами. У Арианы-два вырывались иногда долгие вздохи, глубокие и очень печальные.
Я мог бы часами говорить о двух моих женах. Я очень их любил. Вспоминая их, особенно вторую, я ощущаю привкус горечи во рту.
После развода с Арианой-два я живу холостяком. Обо мне говорят, будто я ходок. Будто нравлюсь женщинам. Меняю их, как перчатки. Ни одна не может устоять. На самом же деле я с женщинами робок. Это они подходят ко мне, заговаривают, заигрывают. С Арианой-два мы познакомились у общих друзей. Следующую нашу встречу она подстроила сама, вроде как случайно. Я не понимал, чего она хочет, хотя все было ясно, прозрачно, напоказ — и безнадежно. Однажды она на полуфразе расплакалась: «Ты меня даже не видишь». Я ее не вижу? Что значит, я ее не вижу?.. И вдруг я понял, что она любит меня, любит и пытается соблазнить.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.