Книга путешествий по Империи - [7]

— Кок-чай, хорош чай, — сказал он и слил остатки чая в пиалу и придвинул мне. Я отказался: два литра горячей воды кипели у меня в желудке, и больше ничего не было там.

Обида пробежала по лицу инструктора.

— Обязательно выпей. У нас говорят: никому не давай остатки чая только лучшему другу.

И мы встали, похлопывая друг друга по плечам и смеясь как братья.

Инструктор посмотрел на часы.

— Ого! — сказал он. — Без четверти двенадцать… Мне надо спешить.

— Ну, спокойной ночи, — сказал я, улыбаясь широко и готовно.

…Я лежал на скамейке в парке и засыпал, слушая, как гудят и клокочут в чистом желудке три литра зеленого чая.

ХЛЕБ

ДОСУГ

Сколько раз я собирался слазить на ближайшие горы… Интересно ведь. Я же любитель по горам ходить… Да, я очень люблю ходить по горам. Просто нет ничего лучше гор! Да и как здорово это у меня получается! Я лучше всех своих приятелей хожу по горам.

Но вот и месяц прошел на новом месте, а я все так и не сходил в горы, ни разу. Как-то приходишь со смены… пока помоешься, поешь, а там и спать.

Странно получается… Собрался я читать Толстого. Очень я люблю Толстого. Что может быть лучше Толстого! Но вот месяц прошел, как я взял его в библиотеке… и все 55-я страница.

Странно это… Поспишь, поешь, поработаешь… Да и какая же это работа: кажется, сидишь больше, чем работаешь! Перекуры одни. Тут и уставать нечего.

Только ребята говорят:

— Ничего, привыкнешь. Работка у нас в самый раз: сиди себе смотри, как станок крутится.

Или:

— Да. Иногда приходится попрыгать. Или:

— Да, работка-то- медвежья…

То есть каждый раз, как со смены вернусь, начинаю думать, как бы мне на эти горы слазить. Ведь рукой подать. Просто стыд, что за ленивый парень! Так уедешь обратно и ничего не увидишь.

С этими словами да еще с Толстым засыпаю каждый вечер.

Но вот наконец я выбрался. Просто удивительно, каким это оказалось легким делом. А я-то все собирался, собирался… Ничего нет проще. Такими легкими скачками — вверх, вверх… Как птица. Два раза толкнулся ногой — и уже на утесе. Еще раз — еще на утесе, еще выше. Все внизу такое маленькое: вся наша партия, с ее столовой, общежитием, работой, — просто не разглядеть.

Прыг-прыг! Выше, выше. Легкий, как кузнечик.

Прыг!.. Выше уже ничего нет. Я на вершине.

Как это я раньше не догадался! То есть дураку ясно, что за горами все иначе. Оглянешься назад: да, там наша партия, которой уже не видать; желтые, голые, острые камни до самой партии, и ни травинки, разве что редкие, совсем уже выгоревшие клочки между камнями…

А впереди — трава. Зеленая, сочная. Вон она, там внизу. Совсем как у нас дома.

Прыгаю вниз и лечу. Трава все зеленее, ближе. А вот и речка. И лесок подальше. И почему-то там стоит мой дом. Точно, это наш дом. Почему-то мне совсем не удивительно, что мой дом в лесу… Вот выбежал Рекс: его поручили нам на лето. На крыльцо вышла мама. А где же ты? Мне тебя надо видеть. Почему ты не выйдешь на крыльцо?

Я парю над домом. Медленными кругами снижаюсь. Вот уже заметил меня Рекс. Залаял радостно. Все громче, громче…

Сейчас она выйдет, думаю я.

Что-то у меня перестало получаться… Наверно, нельзя было думать о том, как это я летаю. Летаю — и все тут. Очень просто. А как подумал, сразу разучился: куда руки-ноги девать? Так можно и грохнуться. Маму напугаю…

Где ты там застряла?

А Рекс… Ишь разлаялся. Злой… Чего лаешь! Вот погоди, сейчас спущусь…

Да что же это, в самом деле… Падаю. Молчать, Рекс! У-у-ух!

— Вставай, вставай! — сдергивают меня за ногу. — Ну и горазд же ты давить… Да не смотри ты на меня так — не испугаешь. Собирайся поживее. Авария на вышке. Снаряд прихватило. Помочь надо. Все уже на ногах… Вставай…

Это Толя говорит. Так.

Это звезды надо мной. Ночь.

Ну что ж…

НОЧЬ, ДЕНЬ И ЕЩЕ НОЧЬ

Сначала было весело.

— Дай патрубок.

— Убери ногу.

— Ну-ка… Хоп!

— Да не так…

— Убери руку!

— Ключ на двадцать два.

— Взя-а-а…ли!

— Да не туда!

— Р-р-раз!!!

— Еще-о-о… Р-р-раз!!!

Но вот к утру все наладили. Настроили. Приступили.

Трень-бом! Трень-бом!

Раз-два! Раз-два!

Трень-бом! — это мы стучим бабой. Р-р-раз! — приседаем, тянем канат вниз. Баба взмывает вверх. Восемьдесят килограммов в бабе. Баба стукает по хомуту. Снаряд подается вверх. Два! — распрямляемся. Канат ползет вверх. Баба опускается вниз, садится на нижний хомут… Р-раз — трень! Два — бом! Трень-бом!

Раз-два!

Приседаем — разгибаемся.

В голове пульсирует кровь. Сердце стучит во всем теле. Стучит в ушах. Грохочет баба. Кажется, что ритм бабы совпадает с ритмом сердца. И еще лезут в голову какие-то слова, имена, строчки… Влезет одно и звучит в голове до бесконечности, в ритм ударов сердца и бабы.

День-ночь. День-ночь. Раз-два!

Трень-бом!

Мы идем. Мы идем. Бом-трень!

Вверх-вниз!

Разгибаемся — приседаем.

Трень-бом! — никакой уже мочи. Но у них, рядом, есть ли у них мочь? А они тянут.

И я тяну. А в голову заползают какие-то глупости…

Трень-бом!

Мы идем… Вверх-вниз!

«По Африке» — не влезает в ритм.

При чем тут Африка?

Раз-два! Раз-два!

Впрочем, хорошо, что эти глупости заползают. Отвлекают от того, что трудно.

День-ночь.

«Ночь, день и еще ночь… Вернулся муж. Любовника спрятали в шкаф. А муж провел с женой ночь, день и еще ночь…» — это из анекдота.