Книга перемен - [6]

— Где это ты такого коня видел? — несказанно удивился Олег.

— Ох, ну… Олежка… — досадливо повел носом Франик. — Ну, как у коня же. Гимнастического.

— А почему не у козла? — продолжал недоумевать все еще растерянный Олег.

— Ну-у… У козла. — задумался Франик. — Козлом же ругаются, а Юдин не козел, не вредный. А потом козел-то короткий и на табуретку похож, а конь длинный, и Юдин длинный, он почти с брусья длиной или с бревно, на котором девчонки тренируются.

Первым фыркнул, а потом и захохотал Вадим, затем неуверенно и кривовато улыбнулся Олег, во все глаза глядевший на Франика, который вырвался из материнских объятий, повалился на диван и захрюкал в сложенные ладошки, видимо, живо представив себе, как у Коня отвисает челюсть. Михаил Александрович сначала укоризненно обвел всех взглядом, а потом тоже засмеялся тихо и несколько нервически, опустив голову и покачивая ею из стороны в сторону подобно китайскому болванчику.

Одна только Аврора Францевна оставалась серьезной. Она поджала губы, стараясь не расплакаться, тихонько постучала костяшками пальцев по подлокотнику дивана и умоляющим голосом произнесла:

— Мальчики. Все, слава богу, обошлось. А вдруг опять? Тренировки теперь заканчиваются чуть не ночью. Вдруг опять? И не обойдется? Знаете что? Я буду ездить его встречать, потому что у Вадика институтские дела, папа задерживается на работе, а Олег. У Олежки свои серьезные проблемы, — решительно закончила она и опустила взгляд, чтобы случайно не допустить бестактности, не встретиться глазами с Олегом, чтобы ему, не дай бог, стыдно не сделалось.

Франик, считавший себя взрослым и самостоятельным человеком, вполне способным при необходимости опустить три копейки в трамвайную кассу и оторвать билет или чаще — проехать зайцем и сэкономить те же три копейки, а когда подкопится, купить незаконную по причине осенней сырости порцию мороженого, заметно скис, надулся и собрался было устроить превентивную революцию, чтобы на корню изничтожить ростки гнета, пока они не успели превратиться в непролазные, душные джунгли.

— Нет, ну, мам. — загудел Франик. — Нет уж… Я сам. Я вот в бокс запишусь, пусть тогда хоть кто подвалит. Я как в нос дам!..

— Франик, мы уже сколько раз говорили, что бокс не для тебя, — прикрыла глаза Аврора Францевна. — Ну, сколько раз?

— Так. Стоп, — сообразил, наконец, что произошло, Олег. — Тебя буду водить на тренировки я и туда, и обратно. Возражения не принимаются, хоть ты всю ночь на голове простой. Ясно? Боксом он займется! Это, знаешь, тоже работенка. Сначала научись прицеливаться, а потом в нос давай. И расскажите толком, что случилось-то?

Когда Олег начинал говорить этим своим особым неприятным тоном, тоном прямо-таки монаршим, тоном этакого Ричарда Львиное Сердце, выступающего инкогнито по причине дрязг, связанных с престолонаследием, когда он вдруг вырастал, темнел и надвигался, как грозовой фронт, возражать ему, или не подчиняться, или ставить его на место редко кому могло прийти в голову. Поэтому ему принялись объяснять, что у родной и, в общем, всегда спокойной подворотни Франца обступили четверо мальчишек постарше его на пару-тройку лет, сорвали шапку, вытрясли из карманов мелочь и хотели вмазать, обидевшись на ничтожность добычи: всего-то восемь копеек — четыре двушки на телефонный автомат, но Франц, замечательный гимнаст, получивший в своем юном возрасте титул мастера спорта, не растерялся и, высоко подпрыгнув, крутанул сальто, перелетел через головы изумленной гопоты по высокой параболе, приземлился на руки, поцарапав ладони о неровности асфальта, и был таков.

— Ну, я понял, — изрек Олег. — Завтра встречаю тебя после уроков, и едем в секцию, а потом встречаю тебя после тренировки, и едем домой.

Франику пришлось смириться, к тому же Олег — это все-таки не мама, вот с ней-то ездить был бы полный позор, засмеяли бы, как Кирюшу Друбецкого, когда того взялась встречать и провожать бабуля. Олег к тому же сам спортсмен и. В голове у Франика начала складываться интрига. Мама не разрешает заниматься боксом, а Олег-то, он же был чемпионом города! Он прикроет, если что. То есть не «если что», а если записаться в секцию бокса без разрешения, скрыть ото всех, кроме Олега, а Олег еще никогда его не выдавал. А если узнают, то попадет им обоим, а это уже легче. И Франик лучезарно улыбнулся и кивнул:

— Ладно. Я там тебя со всеми познакомлю. И с Генкой Кудриным, и с Ромкой Негодяевым, и со всеми.

Проблема была решена, переживания потеряли остроту, и члены семьи начали поочередно исчезать из гостиной. Олег отправился на кухню — ужинать жареной картошкой и вырабатывать жизненные принципы. Вадим, вытащив из-под Франика учебное пособие по педиатрии, побрел в их общую с Олегом спальню. Франика отправили в ванную, а Аврора Францевна перебралась в свое кресло, чтобы дождаться мальчика, который любил поплескаться, и чтобы окончательно успокоиться. Михаил Александрович перебазировался в свой кабинет — бывшую дворницкую, ему было о чем подумать.

* * *

Млхаилу Александровичу предстояло принять одно важное решение, и он с самого начала знал, каким это решение будет. Завтра он скажет «да», иначе его просто сочтут маразматиком и уволят по сокращению штатов. Завтра он скажет «да», потому что такой шанс выпадает раз в жизни, да и то далеко не всем. Завтра он скажет «да», потому что Аврора в течение полутора лет (а может, и больше) вполне обойдется и без него, сидя в своем кресле, которое Франик прозвал «машиной времени»; потому что Олегу он вообще не нужен; потому что Вадим стал скрытен, дома только присутствует, а живет в институте и наверняка завел барышню; потому что Франик… Ох. Франик как раз ни при чем. С Фраником разлучаться тяжело и тревожно. Смелое сердечко, но такой маленький и беззащитный. Такой маленький, как будто ему не двенадцать скоро, а всего семь. Вырастет ли малыш за время его отсутствия? В кого он такой кроха?