Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.2 - [28]

Итак, нужно было еще одно показание. И тогда на допросе от 20 апреля 1937 г. уже П. Т. Зубарев дает показания, почти дословно повторяющие то, что сообщил Елькович. Правда, объяснение тому факту, что происходившие на квартире Чудновского «сборища», «носившие характер консолидации сил правых кадров на Урале», выносились именно в Ленинград, в документах НКВД нет. Это, видимо, и так было очевидно: для конспирации, и приглашались ведь лишь руководители. Следовательно, Перель в заговоре был одним из главных… Правда, формальная привязка у него к Чудновскому была: когда-то вместе работали.

Тем не менее, следом за этими двумя показаниями следуют все другие документы, прежде всего постановление об аресте: «На основании вышеизложенного […]». А на основании чего, собственно говоря?.. На основании двух показаний, где главный довод: «Как мне рассказывал…» Но давайте не будем удивляться подобной логике. Впереди ждут факты еще более удивительные.

Следствие

Одна существенная деталь. В протоколе личного обыска зафиксировано: « […] заявление на имя т. Андреева на семи листах». Секретаря ЦК ВКП (б) А. А. Андреева, выходца из рабочих, бывшего и председателем ВКП (б), и наркомом РКИ СССР, то есть «институтов», призванных выполнять контрольные функции, называли «совестью партии». Сталинская пропаганда всячески поддерживала этот миф. Это сегодня факты свидетельствуют о его полной зависимости от «сатаны, правившего кровавый бал», а тогда, когда старые большевики, участники революции и Гражданской войны аресты воспринимали лишь как недоразумение, авторитет Андреева был непререкаем. К сожалению, самого письма в деле не оказалось.

Вот досада: даже квитанция на сдачу белья приколота, а столь важного документа не оказалось. Может, случилось это потому, что аргументы, изложенные в нем, слишком уж убедительно опровергали шаткие мостки, наведенные потом следователями между фактиками?

Но можно предположить, о чем там сообщал человек, все же интуитивно чувствовавший, как сжимается вокруг него кольцо подозрения. Подобные письма на имя Андреева, Калинина, Молотова, самого Сталина (правда, не всегда отправлявшиеся) можно обнаружить во многих делах, приводят их нередко сегодня и в воспоминаниях. Нечто подобное: «Дорогой Андрей Андреевич! Я, Перель Идель Абрамович, член ВКП (б) с 1920 года, верный продолжатель… Все силы… Оправдаю всей жизнью доверие партии и Ваше лично…»

Контраст был бы тем более разителен, что уже 25 мая 1937 г. Перель пишет заявление следователю:

«Обдумав свои преступления перед партией и Советским государством, я решил сразу же на первом допросе ничего не скрывать и рассказать всю правду. Я признаю, что до момента моего ареста я являлся участником контрреволюционной организации правых […]»

Далее он ничего нового для нас, уже знакомых с вышеизложенными показаниями, не сообщит. Добросовестно изложенную на пишущей машинке версию своего «преступления» он только подписал. Правда, по всей видимости, тщательно перед этим расставив ручкой запятые (педагог все же). В дальнейшем на подобные «мелочи» — отсутствие запятых, безграмотное изложение, на то, что почти в каждом протоколе его именуют «заведывающий», — он обращать внимание уже не будет. А может, и сил будет хватать только на то, чтобы подписать, не читая. Пока же, видимо, он с первых минут ареста избирает тактику полного согласия со всеми доводами и аргументами проводившего допросы начальника 4-го отдела Ревикова (имя-отчество не указано. — В.О.).

Не один Перель попался на хитрую уловку тех, кто любыми способами стремился ускорить следствие: «Только добровольное признание спасет вам жизнь». Признавались без раздумий, даже в благоглупостях, понятных любому разумному человеку — типа строительства подземного хода от бывших Воробьевых гор до Кремля для совершения терактов. Забегая вперед, скажу лишь, что немногие оставшиеся в живых «однодельцы» Переля — Ржанников, Ципин — спаслись лишь потому, что не признали себя виновными, а все показания на них назвали однозначно ложными. Поэтому можно предположить, что А. И. Солженицыну были сообщены данные не совсем точные — выжил после всех ужасов по делу «свердловских учителей-поджигателей» не только И. А. Пунич.

Но можно ли сегодня, десятилетия спустя, обвинять кого-то из «признавшихся» в слабоволии? О методах оказания физического и психологического давления на подследственного мы узнаем что-то лишь сейчас. Журналист Ю. Согомонов, опросив десятки людей, прошедших сталинские лагеря, даже создал своеобразную «энциклопедию допросов». В ней он отразил основные техники и технологии, использовавшиеся тогда для выбивания из подследственных нужных показаний. «Вы все еще сопротивляетесь, а Ваши товарищи уже дают добровольные показания […]», «Как жаль Вашу жену и детей — им предстоит теперь пойти путем семьи врага народа […]», «Будете упорствовать — в газете будет подробно рассказано о Ваших злодеяниях […]». Эти и другие изощренные способы психологического давления действовали на «номенклатурщика», верящего в случайность происшедшего, чаще всего безотказно.

Смогли выстоять самые дальновидные или… физически сильные? Ведь многое в проведении допросов тогда строилось и на методе контраста: только вчера ты был во многом влиятельным, самостоятельным, уважаемым человеком и вдруг в одночасье превращался, по сути, в бесправного подследственного. Ты ошеломлен, подавлен, но, вот главная психологическая деталь, — в глубине души морально, оказывается, даже был готов к случившемуся.