Книга оборотней - [15]

Учитывая все вышеизложенное, несложно понять, почему берсерки вселяли ужас в сердца мирных жителей. Страх перед этими головорезами в медвежьих и волчьих шкурах был настолько велик, что люди невольно начинали верить, будто берсерки обладают силой и яростью зверей, шкуры которых они носят.

Вера в сверхъестественную природу свирепых воинов со временем крепла, а легенды о них, которые крестьяне, дрожа от страха, пересказывали друг другу, обрастали все новыми подробностями. В конце концов этим нарушителям общественного порядка стали приписываться качества, которыми до той поры наделялись только тролли и ётуны^{24}.

В «Саге о Волсунгах» есть упоминавшийся нами ранее фрагмент, когда Сигмунд и Синфьотли заходят в дом и видят там спящих воинов, над которыми висят волчьи шкуры. Если считать эти шкуры разновидностью одежды, то данный сюжет уже не кажется таким уж невероятным. В этом случае можно предположить, что на самом деле Сигмунд и Синфьотли взяли себе эти шкуры, чтобы их носить, совершив банальное воровство и отнюдь не собираясь превращаться в волков.

Аналогичным образом «Сага о Хрольве Жердинке», своим сюжетом отчасти напоминающая «Красавицу и чудовище», утрачивает свою фантастичность, если предположить, что Бьёрн, оказавшись в изгнании, поселился в горах и стал носить медвежью шкуру. Он заворачивался в нее весь, а если представить, что его голову закрывала голова медведя, то становится понятным, почему только глаза выдавали в нем человека, — только их и видно было сквозь медвежьи глазницы. Уже само имя героя — Бьёрн — является однокоренным к ber — «медведь», и волшебная фабула данной саги, очевидно, могла сформироваться в результате совпадения всех этих вполне реальных обстоятельств. В конечном счете, если исключить из повествования все элементы чудесного, сага превратится в историческую хронику о том, как конунг Хринг, правивший Уппдалиром, не поладил с сыном и тот стал берсерком, поселился в лесу со своей возлюбленной и жил там, пока его не убил собственный отец.

Мне кажется очень важной деталь, которая упоминается во всех аналогичных сагах: человека, перекинувшегося зверем, легко узнать по глазам, потому что его взгляд остается прежним. Логичнее всего объяснить эту особенность тем, что человек просто облачался в шкуру животного, становясь подобным зверю лишь внешне.

Был у мирных жителей Скандинавии и еще один повод для того, чтобы относиться к берсеркам с подозрением и считать их существами иномирными.

Ярость берсерков описана во вполне достоверных источниках, и представление о ней укоренилось в качестве стереотипа, связанного со скандинавскими воинами. Часто это явление интерпретировалось как форма дьявольской одержимости. По многочисленным свидетельствам, берсерки могли впадать в бешенство и тогда в них вселялись демоны, наделяя их сверхъестественной силой и побуждая совершать поступки, на которые они в обычной жизни были не способны. При этом берсерки становились неуязвимы и не чувствовали боли, совсем как янсенисты-конвульсионеры во время сборищ на кладбище Святого Медарда^{25}. Разъяренных берсерков не брал ни огонь, ни меч — остановить их можно было разве что сильным ударом дубины, желательно по голове. Глаза взбешенного берсерка горели безумным огнем, зубы скрежетали, изо рта шла пена. В нетерпении перед битвой такие воины вонзали зубы в собственные щиты и якобы иногда даже прокусывали их насквозь. Когда же дело доходило до схватки, они бросались в бой с диким воем, словно волки или бешеные псы[19].

Историки Древней Скандинавии едины во мнении, что ярость берсерков стала проявляться реже после того, как эти воины приняли крещение. Распространение христианства привело к сокращению числа берсерков.

Не следует, однако, думать, что данная форма безумия или одержимости была присуща лишь тем, кто сам хотел впасть в такое состояние. В некоторых случаях подобными припадками бешенства страдали люди, совсем не желавшие этого. Например, в «Саге о людях из Озерной Долины» говорится о Торире, сыне Ингимунда, который «временами впадал в ярость берсерка, когда сам не ведал, что творит, и это было для него настоящим несчастьем».

Торир излечился от своего недуга весьма необычным способом, продемонстрировав редкую для язычника добродетельность:

«Торгрим с Птичьей реки имел сына от любовницы Верейдр. Когда его жена узнала о ребенке, она приказала Торгриму убить его…

Братья (Торстейн и Торир) часто встречались, как-то раз пришел черед Торстейну навестить Торира, а Торир решил проводить его назад. По дороге Торстейн спросил Торира, кто, по его мнению, первый среди братьев. Торир ответил, что ответ прост, ибо „ты первый средь нас по уму и способностям, Ёкуль не знает равных в доблести и храбрости, а что до меня, то я наименее достойный из братьев, потому что страдаю от тяжких припадков ярости берсерка, чему сам не рад, и хотел бы я, чтобы мой мудрый брат придумал, как помочь мне“.

Тогда Торстейн сказал:

— Слышал я, что наш родич Торгрим вынужден по приказу жены избавиться от собственного ребенка. Это несправедливо. Другая несправедливость же состоит в том, что ты страдаешь оттого, что отличаешься от других.