Книга об отце (Нансен и мир) - [5]

«Все мы, готовившие и помогавшие осуществить 1905 год, мечтали о новой весне в Норвегии. Наивных мечтателей подстере­гало разочарование. Листочки не распустились. И вот мы слышим, что по всей норвежской земле некие мужи возвещают, что они устроят новый 1905 год в вопросах языка. Где же тут здравый смысл? Неужели у нас никогда не откроются глаза на то, что нам предстоит еще многое наладить, исправить, поднять экономику, которая находится в упадке? Что сделали наши политики, чтобы возродить ее? Сейчас не время раскалывать страну спорами о фор­мах слов. С языком у нас нет затруднений, язык тут не помеха, понять друг друга мы как-нибудь уж сумеем».

Нансен проводил резкую грань между сторонниками риксмола и оголтелыми норвегизаторами. Последних он считал более или менее ярко выраженными фанатиками, которые вообразили, что теперь они могут ввести мертвый язык, искусственно изготовлен­ный в той или иной мастерской. Сторонников риксмола он считал людьми разумными, поскольку они признают за местными гово­рами право на существование и требуют обогащения будущего норвежского   языка   лексическими   сокровищами   этих   говоров.

«С последними я заодно, зато стремление норвеги заторов вве­сти в употребление бумажный язык Ивара Осена[140], на котором нигде во всей Норвегии никто не говорит, считаю нездоровыми, по самой их сути, романтическими фантазиями».

Страшнее всего были попытки использовать языковые споры для раскола между коренными норвежцами и «чужаками». Отец писал тогда:

«Самое отвратительное словечко из всех, которые слу­жат этой цели, — это кличка «чужаки». Даже смысл, заключенный в нем, свидетельствует об ограниченности тех, кто его употребляет, об их неспособности увидеть преемственность в историческом раз­витии. Кого, собственно, считать «чужаками»? Тех ли, кто приехал в Норвегию сто, пятьсот, тысячу или две тысячи лет тому назад? Подумать только, а вдруг мы все «чужаки», даже эти доморощенные норвегизаторы? Ведь для них история Норвегии обрывается  1376 годом[141], когда на датский престол был посажен сын норвеж­ского короля, и вновь начнется, вероятно, лишь «когда будет вве­ден язык Ивара Осена, составленный из западнонорвежских ди­алектов».

«Древней Норвегии больше нет,— писал Нансен.— Она пред­ставляет для нас только исторический интерес, и не воскресить ее, раскопав старые паруса и перекрестив Христианию в Осло. Куль­тура, которая создала нашу Норвегию, культура, наиболее близ­кая норвежскому народу сегодня, складывалась в прошлом сто­летии. Если мы уберем из нашей истории тех, кого норвегизаторы обзывают „чужаками", что от нас останется? Опустошенная страна!»

Очень многие люди, создавшие нашу историю, были «чужа­ками», даже зачинатели самого движения за национальное само­сознание, на почве которого и выросли норвегизаторы. Взять хотя бы Эрнста Сарса, написавшего историю Норвегии, или Эдварда Грига, создателя норвежской национальной музыки,— по его же собственным словам, в нем нет ни капли норвежской крови. Да и Хенрик Вергеланн является великолепным примером удач­ного смешения двух национальных начал.

Бесспорно, что местные говоры служат родным языком боль­шой части населения. Но столь же очевидно, что риксмол является естественным языком другой его части, и не меньшей.

«Поскольку риксмол долгое время был письменным языком и на нем создана богатая и разнообразная литература, он обладает еще и тем пре­имуществом, что достаточно развит для выражения самых точных, возвышенных и утонченных оттенков человеческой мысли».

К ясности, сжатости » простоте, утверждал Нансен, стремится любой культурный язык на свете. Если взглянуть с такой точки зрения на риксмол и лансмол, ни один из них не совершенен.

«У них нет будущего, они слишком расплывчаты по своему стро­ению и перенасыщены длиннотами, отягощены устаревшими фор­мами. Причем лансмол более тяжел и архаичен. Язык, к которому мы стремимся, появится нескоро. Дело не в том, чтобы «наса­ждать» один из уже существующих, важно добиться их слияния, отжать из них воду. Цель нам ясна, остается двигаться к ней прямо, не отвлекаясь то и дело в сторону, как дети. Путь этот является естественным продолжением того пути, которым мы шли до сих пор, хотя темп движения можно бы и ускорить. С обеих сторон».

Стортинг принял постановление о том, чтобы с 1909 года пре­подавание в средней школе велось на лансмоле, а с 1912 года предполагалось экзаменационную работу на аттестат зрелости (изложение или сочинение) также писать на лансмоле. Нансен решительно возражал против этого.

«Весь вопрос в том, какое воздействие на молодежь окажет активное использование языка, который похож на родной, но ли­шен для них живых корней разговорной речи. Чего же тогда ожи­дать, как не утраты молодыми умами чувства стиля и притупления языкового чутья, ведь у них еще не выработано чувство языка. А как легко это может привести к кривлянию, к появлению урод­ливых жаргонов вместо гармонического слияния, по той причине что у одного языка есть живые корни, а у другого — нет! И еще — не внушив молодежи уважения к так называемому «националь­ному», мы только вызовем скуку и равнодушие даже к тому, что действительно является предметом национальной гордости.