Книга о странных вещах - [17]

В окопах же, а тем более на домашнем диване, отлеживаются только трусы.

Приобщение к большинству

Боль пришла внезапно.

Будто кто-то огромный и невидимый взял сердце в руки, словно пытался рассмотреть, что именно поддерживает в человеке состояние, называемое жизнью. Не удовлетворившись, он сжал пульсирующий красный комочек, и Сергеев застонал от резанувшей грудь невидимой молнии и стонал, пока не понял, что боль не отпустит его до самого беспамятства.

А потом пришла черная пустота.

Вслед за пустотой пришел ангел.

У него было два белых крыла, загорелые мускулистые руки и усталость, сквозившая в синих почти равнодушных глазах.

— Ты собрался? — спросил ангел.

Попробуй ответь на этот вопрос!

Одно дело, если ты собрался куда-то уезжать на время, не навсегда. Совсем другое, если тебе говорят о печальном конечном пункте.

— Погоди, — сказал Сергеев. — Не гони.

— График, график, — нетерпеливо сказал ангел. — Подумай, дружок, ты же не один.

— Да я понимаю, — сказал Сергеев. — Мне бы радоваться, в конце концов ты ведь прилетел, не кто-то другой. А почему за мной?

Ангелу такие вопросы задавали не раз, иначе бы он и не поморщился, да что там говорить, крылья бы вместе не свел.

— Ты что — поспорить хочешь?

— Какие споры, — сказал Сергеев. — Я же понимаю, у каждого свои заморочки. Только и ты пойми, не каждому ангел является. Я-то вообще удивиться должен. Ну что ты крылья развесил? Ты что, не знал, я же заповеди нарушал! Кто говорил — не убий?

— Да знаю, знаю, — сказал ангел. — Только ты сам прикинь, ну убил? Так кого? Не творение божье! У него ведь на совести девять трупов. Он ведь этим не кончил бы, если бы ты со своим «Макаровым» не влез. Это только с одной стороны, ты заповедь нарушил, а ведь, с другой стороны, ты пользу обществу принес. Людей спас. Не так?

— Не так, — сказал Сергеев и потянулся к тумбочке, на которой стояли лекарства. — Хрен с ним, с маньяком этим долбаным. А не укради?

— Ты только про это не вспоминай, — зевнул ангел. — Украл? Так у кого украл? У нищего, у сирого, у обездоленного? Он ведь богаче многих был, потому ты и рискнул шкурку с него содрать. Что, не прав я? Да и не один ты был. Честно говоря, идея-то и не твоя была. Ведь так?

Мятная таблетка валидола приятно холодила полость рта. Не зря же говорят, что вместе с таблеткой нитроглицерина надо принимать при приступе таблетку валидола. Мягче все кажется, мягче и безопасней.

— Может, ты и прав, — посасывая таблетку, сказал Сергеев. — Ерема меня соблазнил тогда, но ведь одинаково действовали, а? И пистолет ведь у меня был, а не у Еремы!

— А Ему без разницы, — сказал ангел. — Ему ведь главное, кто слово сказал. Помнишь ведь — «в начале было слово»? Ты это, сосать соси, только не забывай, что я по делу! Я ведь тоже зубы заговаривать умею!

Нет слов, ангел тоже разговаривать умел. Только ему, наверное, по чину дано было то, чего Сергеев годами добивался. Но это ведь как получится — один всю жизнь пирожки лепит, а у него выходят чебуреки или кулебяки рисунчатые. А другой вообще к возвышенному тянется, пока не убедится, что поймал кильку вместо макрели.

— Одеваться? — спросил Сергеев.

— Без разницы, — сказал ангел. — Не суетись, не на курорт едешь.

— Неудобно, — Сергеев сел на постели и поежился. — Все-таки предстать предстоит…

— Держи карман, — с усмешкой сказал ангел. — Как же, прямо сейчас кинусь тебе аудиенции устраивать. У Него таких, как ты, знаешь сколько?

Сколько у Бога таких, Сергеев догадывался. И все-таки жалко ему было, что все так быстро заканчивается. Пятьдесят ему было с хвостиком. Другие в это время только жить начинают.

— Погоди, — сказал он. — А как же «не прелюбодействуй»? У меня ведь…

— Да знаю, знаю, — сказал ангел. — Но если честно, ты ведь ее одну всю жизнь и любил. Ну, жил с другой, так это не ты, это жизнь так сложилась. А в душе у тебя всю жизнь одна только Симочка и была. Думаешь, Господь об этом не ведал?

Он сверху вниз глянул на Сергеева.

— Хорош зубы заговаривать! От судьбы не уйдешь. Кончается твоя ниточка, вот-вот ее Норны подрежут. Ты к себе прислушайся, сам почувствуешь.

Сергеев послушно прислушался.

В теле была необычайная легкость, летать он был готов, такие дела. А боли не было. Ушла куда-то боль. И кончики пальцев холодеть стали. И ноги мерзнуть.

— Он еще говорил, чтобы почитали отца с матерью, — сказал он, неторопливо натягивая рубаху. — Не получилось у меня.

— Папашка у тебя был не сахар, — согласился ангел. — Пил, как лошадь, семью ночами гонял. Трудно такого почитать, а любить вообще невозможно. А матери ты и не знал почти, она ведь умерла, когда тебе три года было. А мачеха… Мачеха и есть мачеха. Это редко бывает, когда женщина в семью входит и к детям как к родным относиться начинает. Простили тебя. Давай, пора уже, с небес поторапливают. Ты еще про день субботний меня спроси.

Сергеев натянул брюки и непослушными руками принялся застегивать ремень. Натужно он справился с пряжкой, потом растерянно огляделся по сторонам. Странно ему было, что вот сейчас его не станет, а в комнате все останется по-прежнему. Придут чужие люди, станут рыться в его вещах, потом соберут письма, фотографии и выбросят их в ближайший мусорный бак.