Книга о Небе - [71]

— Либертэ, эгалитэ, фратернитэ.

Молча глядя на нее, я сам, загоревшись, начал ходить по комнате. Либертэ, эгалитэ, фратернитэ — вот если бы основные принципы этой цивилизованной страны пришли в ту далекую варварскую, дикую страну!

Мне бы хотелось воплотить их в жизнь ради нас и наших внуков…

Как же я был глуп.

Однажды утром, проснувшись, жена вдруг сказала:

— Скоро, скоро настанет время нам возвращаться на родину, ведь так?

— Тебе надоело жить в этой цивилизованной стране?

— Нет, не надоело. Я на своем опыте, самостоятельно испытала тот путь, который прошла эта страна от состояния дикости, в какой и ныне пребывает наша дикая родина, до теперешнего ее состояния. Ты же понимаешь, насколько это было трудно.

— До сих пор было трудно, но теперь, наверное, станет легче.

— Мне почему-то стало страшно… в этой цивилизованной стране.

— Стало страшно? В этом райском мире?.. Может быть, потому, что рай исчез из твоей души?..

— Здесь действительно рай, но… Я недавно стала скучать по своей родине, хоть она и дикая страна. Я подумала, что мне будет легче родить там.

— Вот оно как! Здорово! Поздравляю.

— Я даже решила, что и такую радость лучше испытать на родине… Где бы ни жить, я все равно останусь человеком этой цивилизованной страны. Но ведь и ты вскоре уедешь отсюда.

— Знаю.

— Однако в этой цивилизованной стране ты тоже стал беспечным человеком, — со смехом сказала жена и, как обычно, начала шагать по комнате со словами «либертэ, эгалитэ, фратернитэ» — голос ее весело звенел.

Через некоторое время эти звуки затихли, и жена сказала:

— Я хотела бы вернуться в Японию раньше тебя, но, подумав о сорокапятидневном путешествии, осознала: земной шар так велик и широк. И хотя эта страна — рай, вряд ли удастся снова приехать сюда…

— Вот поэтому, по мере возможности, не будем торопиться.

— Когда мы ехали сюда на японском судне, японские мужчины-пассажиры уподоблялись животным, это было страшно, и мы тогда решили возвращаться на родину иностранным пароходом. Там пассажиры цивилизованнее и таких диких животных, как наши соотечественники, будет, наверное, поменьше.

— Попробуем?

— Надо поскорее забронировать места на иностранном судне.

Жена в тот же день заказала каюту первого класса для японских супругов с трехлетней дочерью на французском корабле, прибывающем в порт Кобе осенью.

Я пока что ни разу не упоминал о деньгах… Японская иена стоила дорого, одна иена была в сто или в двести раз дороже, и даже я, будучи бедным человеком, на месячную зарплату японского государственного служащего мог вести во Франции роскошный образ жизни. Никому не причиняя хлопот. Так что в этом смысле жизнь у нас была райская.

В то время кроме книг по моей специальности в области экономики я покупал книги по новой и старой французской литературе, а так как у нас не было места для хранения этих книг, я часто посылал их токийскому отцу.

Никогда больше за всю мою жизнь я не мог так свободно обращаться с деньгами, для моей души это тоже было полноценное время.

Словом, для нас с женой это были счастливые дни, мы жили, не понимая, что за счастье надо благодарить.

На родину мы плыли на французском корабле и через сорок два дня прибыли в Кобе.

В то время родившейся в Париже нашей старшей дочери, которая воспитывалась в парижских яслях, было около трех лет.

Когда мы плыли в Европу, из тех сорока пяти дней, что мы провели на японском корабле, примерно тридцать дней показались нам адом, потому что несколько японских мужчин, ехавших первым классом уподобились самцам животных, и мы, супруги, не могли свободно гулять по палубе.

Поэтому, когда мы возвращались на родину, жена беспокоилась о трудностях путешествия на корабле с трехлетней дочерью.

Однако на французском корабле ничего подобного не было.

В чем же дело? Наверное, в том, что на французском судне публика была цивилизованная, а на японском отличалась варварством и дикостью? Другими словами, Франция была воплощением цивилизации, а Япония — дикости, не так ли?

Это было в 1929 году и произвело на нас огромное впечатление. Да, верно, это был четвертый год эпохи Сёва.

Неужели в то время японцы настолько отличались от других народов мира своим варварством!

Глава седьмая

Седьмое февраля 1992 года стало для меня незабываемым днем.

Впервые с тех пор, как ушел из жизни мой друг по Первому лицею Накатани, я встретился с ним в Истинном мире, и мы весело разговаривали, и я получил известие от Жака, что в наш дом придет госпожа Родительница — Основательница учения Тэнри — Мики Накаяма.

Когда я с Жаком поспешно вернулся к себе домой, в «комнате Бога» Родительница надевала на себя алое кимоно.

Там были моя дочь и ее помощница, а госпожа Родительница молилась перед предстоящей беседой. Я сел рядом с Жаком и приготовился слушать речь Родительницы.

— Бог-Родитель начал строить этот мир, желая радоваться и храня великую мечту о «жизни в радости» этого мира.

В великом сне Бога-Родителя существует наш мир. Мы живем в лоне Бога-Родителя. И вся жизнь человека — тоже великий сон. И государство — тоже великий сон.

Когда я родилась в эру Тэмпо, был мир Токугава. Но мир Токугава ушел подобно сну. И мир империи Мэйдзи ушел, подобно сну.