Книга несчастной любви - [6]
В один прекрасный день мы четко осознали, что ни одна девушка не полезет на крутые трибуны школьного стадиона, чтобы признаться нам в любви и поэтому мы решили оставить свою поднебесную наблюдательную вышку и поискать какую-нибудь степную волчицу. На равнине мы оказались менее заметными и более уязвимыми – как соколы с подрезанными крыльями или выброшенные на пустынный берег киты – и вскоре рассосались в банальной анонимности толпы, где существовали только наша застенчивость и красивые женщины.
Тогда-то она и позвала нас:
– Эй, вы играете в волейбол?
По правде сказать, энтузиастки-монашки устраивали различные празднества, чтобы построить коллежу спортивные сооружения, и поэтому в конце учебной недели организовывались волейбольные и баскетбольные турниры – дисциплины, в которых «Реджина Пасис» добилась заметных успехов на национальном уровне. Однако мы всегда не отрывали глаз от девчонок, которые приходили на площадку, чтобы подурачиться и пококетничать, и презирали тех усердных девчонок, которые целый день, обливаясь потом, лупили по мячу. Кто бы сказал нам, что именно эти, усердные, и подадут нам мяч.
– Ну так что, играете в волейбол или нет? – настаивала она, нетерпеливо постукивая мячом о землю.
Волейбол был одним из самых успешных и популярных видов спорта в Перу, правда, это касалось только женского волейбола. По какой-то странной причине, которую так никто и не разгадал, наши мужские сборные никогда не завоевывали – ни в одной дисциплине – таких наград и трофеев, какие завоевывали женщины, и, честно сказать, хорошо что еще девчонки в футбол не играли, ведь тогда позорище было бы полнейшим.
– Так что, я целый день буду вас ждать! – нетерпеливо воскликнула она. – Ты, что повыше, на блок! Ты – чего смеешься – на подачу! А ты – чего вылупился – становись в центр на прием.
В один миг она отструктурировала нашу жизнь на три часа, и пока Роберто скакал, блокируя удары противника, а Карлитос подавал, сея улыбки игрокам команды противника, я потонул в бурном потоке очарования, которое излучала эта неукротимая и решительная девчонка – нечто среднее между Жаной д'Арк и греческой богиней. Она умело раздавала указания, будто брызгала нежными словами, ее смех был самым красивым и искренним, какой я только слышал, она была элегантна, как импала, газель или любая из тех прекрасных антилоп, которые летали по воздуху в документальных телевизионных фильмах.
В мои тринадцать мне было сложновато подобрать точное сравнение красоте и чувственности, и поэтому в голову мне лезли классическая мифология и «National Geographic». И как было тут не искать сравнений, если она зависала в воздухе, если каждое ее движение напоминало мне музыкальную круговерть дождя, а сама она была единственной и уникальной, как те виды фауны, что стоят на грани уничтожения? Я восхищался, видя, как она укрощает самые опасные удары, околдовывает мяч и превращает его в невесомый пузырь или сверхзвуковую ракету, как взмахивает руками, нежными, будто перья, и беспощадными, будто хлыст. Какие следы оставили бы на моем теле ее ласки? – испуганно спрашивал я себя, покрываясь от страха гусиной кожей. Когда после того волшебного вечера мы топали на остановку, я высказал Роберто и Карлитосу самый возвышенный комплимент, какой только можно было придумать в нашем возрасте: «Эта девчонка красивей, чем Надя Команечи [26]».
Вечером воспоминания о ней непрерывно осаждали меня, и на память приходили будоражащие образы цирка, где кошачья упругость хищников восхищала меня так же, как волнообразные и великолепные тела гимнасток на трапеции и помощниц иллюзионистов, вечно опутанных кружевами и парчой. Я подумал о тех женщинах, которые почти голыми извивались на крупных лошадях, и заснул, ощущая безудержное движение лошадиных хребтов, гарцуя на стремительных крупах и поглаживая ухоженные гривы, свободные от сбруи и лент.
Через два дня моя сестра поведала мне, что одна из ее подружек сказала ей, что я хороший парень. «Кто сказал?» – спросил я, не зная, огорчаться мне или разом спустить с тормозов все свое тщеславие. «Таис, – ответила она. – Она также сказала, что ты должен учиться играть в волейбол». Мы помчались в ее комнату, чтобы она показала мне Таис на фото из комода, и я едва не помер от учащенного сердцебиения и лихорадочной дрожи, потому что Таис – это была она; Таис – женщина-антилопа; Таис – укротительница кровожадных животных; Таис – Команечи в форме коллежа «Реджина Пасис».
Много лет спустя я понял, что никто не влюбляется в кого бы то ни было только потому, что он «хороший парень», но тогда та многообещающая фраза оказалась для меня каким-то колдовским заклинанием, и я был просто счастлив знать, что такая красивая девчонка поверила, что я – «Блохастый красавчик» – был также и «хорошим парнем». Таис не сказала мне, что я нравился ей, не сказала даже, что ей приятно мое общество, но это все ерунда, ведь я был слепо убежден, что раз я ей показался «хорошим парнем», то рано или поздно она станет сохнуть по мне.
Я втайне и надолго – на года – полюбил последние дни учебной недели, и никогда не пропускал всех этих глупых, организованных монашками мероприятий, куда ходил только для того, чтобы увидеть ее, чтобы улыбнуться ей, и из-за нее я стал еще более улыбчивым, чем Карлитос. Мама была права, мне было суждено жениться на подруге Марии Лилы. Единственное «но» – Таис еще не знала об этом.
