Книга несчастной любви - [22]

В середине июля прибыли мои ролики из Майами. Я ждал их больше трех месяцев, и вот наконец они были у меня в руках: черные, с ярко-красными колесиками, они лежали внутри футляра, который походил на чехол для изящных теннисных ракеток. Всякий, кто увидел бы меня с таким чемоданчиком на плече, ни на миг не усомнился бы в том, что я несу в нем ролики последней модели, и, возможно, даже подумал бы, что я отлично ими владею. Поэтому я со всей роллерной экипировкой и махнул в академию: ведь порой не важно, кто ты есть на самом деле, но важно, каким тебя видят окружающие.

Алехандра одной из первых клюнула на крючок и так захвалила мою обновку, что даже я испытал ревность к этой куче хлама, который был «роскошным», «изящным», «суперским» и «all american».

– Ты разве тоже катаешься на роликах? – спросила она меня улыбаясь. – Никогда не видела тебя на коньках.

Мне бы признаться, что я только начинаю, что просто ненавижу ролики и что занимаюсь этим лишь ради нее, но страх потерять ее заставил меня, словно политика, соврать:

– Видишь ли, мне нужно побольше пространства. Там, где много народу, я не могу выполнить ни пируэтов, ни прыжков, не могу разогнаться как следует.

– Нет, мне определенно надо видеть, как ты катаешься, – ответила она, и в глазах ее запрыгали разноцветные звездочки. – Давай завтра встретимся у эстрады в Мирафлорес, там вечером по пятницам никого не бывает, а? – И она ушла, не заметив, что прощальный поцелуй обозначил неравноценный обмен макияжем.

И, как всегда, единственным вариантом у меня было обратиться за советом к Роберто, моему старому другу со времен волейбольных вечеров в «Реджина Пасис», сокурснику по Католическому университету, коллеге по «Трене» и моему оруженосцу по части сердечных дел. Если кто и знал, сколько раз я опростоволосился, то только мои волосы. Все дело было в том, что царство Роберто было не от мира сего [117]: невозмутимо, словно монах-буддист, он выслушал меня, поразмыслил пару секунд и заверил, что проблем никаких нет, что после работы мы сходим в кино на «Роллер-буги» («чтобы посмотреть, как на этом всем кататься», – сказал он), а на следующий день придем к эстраде-ракушке в Мирафлорес на два часа раньше («чтобы научиться кататься», – закончил он).

Маленькие районные кинотеатры в Лиме отвратно пахнут мочой и дешевыми дезодорантами. Когда показывают фильм о ковбоях, по залам ползет запах скотного двора, а если повторяют давно забытый фильм о марсианах, то вот что любопытно: запах расползается тот же самый. И только когда фильм обильно сдобрен голыми ляжками, партер кинотеатров наполняется ароматами мускуса, гуммиарабика и жареной рыбы. Нас было не более восьми человек на весь партер «Бродвея», но, как бы то ни было, гнильцой потянуло. Или, быть может, это был запах страха, о котором писал Лавкрафт [118] в своих рассказах?

Каждый эпизод в фильме, каждый пижонский прыжок и каждый головокружительный вираж героев «Роллер-буги» удесятерял мой страх перед неумолимо надвигающимся свиданием, на которое я сам же и напросился; но Роберто оставался неустрашимым и суровым, как сфинкс. На выходе из кинотеатра мы перебросились лишь парой слов, и каждый поспешил в свою сторону, поскольку завтра с самого утра у нас были занятия в университете. Наблюдая за тем, как мое прерывистое дыхание заклинало сотканных из вуали тумана призраков, я приготовился к одной из этих влажных ночей, полных бессонного оцепенения и тревожных предчувствий. Дома не спала только мама, она встретила меня пророческими словами: «Дружок, страх-то какой. Я подумала, что ты ушел на роликах кататься».

На следующий день я не смог сосредоточиться на занятиях по эпистемологии [119], а два часа логики показались мне бесконечными, ведь вместо modus ponendo ponens [120]я только и думал, что как бы роnendo ролики. Вернувшись домой, обедать я не стал – аппетита не было – и предпочел потренироваться на терраццо, каждый раз после падения спрашивая себя, бывают ли удары в жизни более чувствительные, чем те, которые познаю я.

В означенный час – все как на поединке в финальной сцене старинного вестерна – я встретился с Роберто на эстраде-ракушке в Мирафлорес. И как возможно научиться кататься на роликах за два часа, если и я за четыре месяца этого не осилил?

– Ты видел хоть кого-нибудь, кто катается на роликах? – спросил меня Роберто. Хоть кто-нибудь – это был самый распоследний сопляк в «Трене», и я видел, как он катается на переменах по академии. – Ну, если уж этот болван катается, значит, поедем и мы, – категорично заявил Роберто и решительно выдвинулся на площадку. Я выдвинулся, а точнее сказать, забарахтался на площадку вслед за ним.

Должен признать, что для первого раза Роберто был вовсе не плох: он держал равновесие с помощью рук, двигался вперед все телом и упал всего лишь раза три за два часа тренировки. Для него все было вопросом кинетической энергии, координации конечностей и равновесия туловища. Он даже пророчески предсказал, что когда-нибудь две пары колесиков на каждом коньке заменят на колесики, выстроенные в одну линию, по типу лезвия обычных коньков. «Это физика в чистом виде», – настаивал рассудительный Роберто; но кроме горьких уроков силы тяжести, мне не удалось выудить из физики чего-то еще, если не считать огрехов в физике моего собственного тела. Кроме того, несомненно, здесь присутствовала и химия, которая притягивала меня к Алехандре, а она – моя очаровательная Дульсинея – уже подходила сюда вместе с Данте, Паломой, Моникой и Исайей.