Книга нечестивых дел - [32]

— Не забудь, что во время замеса руки должны быть теплыми.

После такого ненужного напоминания Энрико надулся от обиды.

— Пеллегрино, — позвал тем временем синьор Ферреро, — нарежь телятину потоньше и поперек волокон.

— А как же иначе? — едва слышно, но явно оскорбленно ответил тот.

Старший повар приказал помощнику по рыбным блюдам поместить морских пауков в кожаный бурдюк с подсоленной водой. И проведя ладонью но кучке шевелящихся созданий, заметил:

— Они будут слаще, если с удовольствием скоротают свои последние часы.

— Разумеется, — буркнул повар. — Кому он это говорит?

Раздав задания, синьор Ферреро вытащил из-за ворота цепочку и отцепил от нее маленький латунный ключик. Подошел к ряду медных сковородок, висящих на железных крюках, и снял самую большую. За начищенной посудиной обнаружился потайной дубовый шкафчик. Его-то и открыл синьор Ферреро своим ключом. Что-то быстро достал, запрятал в карман панталон и снова запер дверцу. И тут заметил, что я за ним наблюдаю.

— Лучано, ты отказываешься быть моим учеником?

— Нет, маэстро.

— В таком случае ты, видимо, святой и ждешь знака от самого Господа?

— Нет, маэстро. — Я схватил две деревянные бадьи и выскочил во двор. Пока в них лилась холодная вода, перед моими глазами снова возникла картина: синьор Ферреро что-то достает из шкафчика. Только что это было? Мне показалось, будто я заметил нечто зеленое — цвета стекла, из которого делают бутылки для вина, или серое — вроде засушенной травы. Эта вещь явилась моему взору всего на долю секунды. Я прикрыл глаза, стараясь восстановить зрительную память, но увидел лишь, как наставник сует в карман сжатую в кулак руку.

Когда я вносил на кухню воду, он как раз объявлял, что сам займется соусом к телятине.

— Тонкая приправа не терпит множества рук и очень чувствительна к дисгармонии.

Повара уже поняли настроение своего господина и согласно кивнули. Но когда синьор Ферреро начал заполнять кастрюлю и, откупорив вино, с ловкостью виртуоза сводить воедино необходимые ингредиенты, соусник от восхищения закатил глаза. Вот он, истинный художник, чье уединение никто бы не решился потревожить.

В тот вечер мне выпало принести в трапезную оловянный поднос с фарфоровыми тарелками, тяжелыми золотыми блюдами, хрустальными бокалами и серебряными столовыми приборами. Служанки, обученные украшать стол, расстелили кружевные скатерти ручной работы и поставили огромную вазу с белыми лилиями. Лакеи с помощью блоков опустили тяжелую люстру, чтобы девушки могли зажечь все сто свечей.

Я запыхался, поднимаясь по винтовой лестнице с тяжелым подносом. Спиной открыл служебную дверь, внес поднос в пышно убранную трапезную и поставил на мраморный буфет. Дож стоял в середине комнаты с двумя из своих толстошеих телохранителей. Он что-то тихо говорил, и лица у всех троих были мрачными, но когда я, тяжело дыша и отдуваясь, вошел, сразу оборвал речь. Трое мужчин молча смотрели, как я разгружаю поднос. Я не спешил — переносил каждый предмет с большой осторожностью, надеясь, что дож продолжит разговор в моем присутствии. Но прежде чем успел закончить, он махнул своей старческой рукой с набухшими венами и бросил:

— Убирайся!

Я поклонился и, пятясь, вышел из трапезной. Но, закрыв за собой дверь — так чтобы створка достаточно громко хлопнула, — присел и стал подглядывать в замочную скважину.

— Я хочу, чтобы сегодня вечером вы оба были наготове, — сказал дож. — Вон там, — махнул он рукой в сторону. — За портретом Безобразной герцогини.

Стражи посмотрели в том направлении, но мне ограничивала обзор замочная скважина, и я приоткрыл дверь — ровно настолько, чтобы видеть другую сторону трапезной. Там, на стене, висел портрет голубоглазой тирольской герцогини высотой восемь футов. Между ее отвисшими щеками выступал приплюснутый нос, глаза сидели близко друг к другу. Именно из-за этого несчастная женщина получила прозвище Безобразной. Художник, в доблестном стремлении отвлечь внимание зрителя от злосчастного лица, попытался приукрасить объект своего творчества складками алого атласа, многими фунтами жемчуга и высокой прической. Он был явно одаренным живописцем, но тут ни у кого бы не хватило таланта.

Мужчины подошли к портрету, и я понял, как охранники могли за ним спрятаться: дож потянул за золоченую раму, и картина повернулась на скрытых петлях. За ней обнаружился темный проход, без сомнения, одна из многих тайных галерей, ведущих к мосту Вздохов и дальше, на другую сторону реки, в подземную темницу.

Дож показал охранникам, как сдвигать небольшую панель за одним из голубых глаз знатной синьоры. В проходе находилась деревянная лесенка такой высоты, что глаза взрослого наблюдателя, забравшегося на нее, приходились на уровень глаз портрета. Дож вернул панель на место, и я оценил, насколько мастерски выполненный ложный глаз создавал иллюзию единого полотна. Повернувшись спиной к картине, дож стал наставлять охранников. Им в тот вечер надлежало следить за обеденным столом, пока хозяин не подаст сигнал.

— Как только я сделаю вот так, — лениво поманил к себе пальцем дож, — выходите и берите его.