Книга магов - [14]

Мало того, что жена застукала писца в объятиях шалавы и Брошек без штанов, под радостные вопли соседей, улепетывал от благоверной. Мало того, что пекарь Штонда, узрев через окошко голозадого бегуна, принял его за хахаля своей дочери и погнался за писцом со скалкой, не скупясь на колотушки. Мало того, что на окраине, сбежав от пекаря, горе-любовник влетел прямиком в овечье стадо и пастухи сочли его грязным овцеблудом, гоня прочь тяжелыми посохами, — спасибо, собак не натравили! Так в довершение истории, решив передохнуть в одиночестве на лоне природы, Брошек уселся точнехонько на гнездо злющих шершнелей!

Над писцом хохотал весь город. После турнира «жертва» явилась к кликуше — нет, претензий, как поначалу решила Бубчик, у писца не было, и казенная компенсация его удовлетворила.

Брошек пришел за удачей.

Удача писцу требовалась специфическая. Брошек вознамерился поквитаться с пекарем Штондой и совратить-таки его дочку. Чтоб, значит, не зря претерпел. Держи, баба, подарок и обеспечь в лучшем виде.

Подарка Франческа не взяла. И намекнула писцу: лучше ты, баран, пастухам отомсти. Перелюби всех овец до единой. Чтоб тоже не зря страдал. А дочка Штонды — не про тебя, охальник! Девка-то чем провинилась, чтоб ее позорить?

Уходя, раздосадованный писец в сердцах гаркнул на Реми, попавшегося ему на дороге. Еще и за грудки ухватил, мерзавец. Парень от неожиданности зыркнул на Грошека исподлобья, прикипел к обидчику глазами — и у Франчески оборвалось сердце.

Она знала, что сулит прямой взгляд ее внука.

Реми жил у бабушки с трех лет. К тому времени стало ясно: ребенок скорбен разумом. Готовясь родить второго, Жанна сплавила убогого сынка к Франческе — чтоб под ногами не путался. А потом «забыла» взять обратно.

Франческа молча согласилась с решением дочери. Внука она любила и Жанну не винила. Вскоре у зятя на редкость вовремя скончался дед, живший в Зареченке, и оставил наследство — пасеку и медоварню. Жанна с мужем и грудным младенцем перебрались в село — осваивать новое счастье.

Подальше от укоризны соседей, от шепотков за спиной:

«Что, сбагрили первенца?»

Бабушка растила мальчика, как могла, как умела. Ее любовь не сотворила чуда: Реми вырос скорлупарем. Впервые Франческа увидела, как у внука открывается дырища, когда ему исполнилось семь лет. Это она так для себя назвала: дырища. Как эта жуть зовется на самом деле, женщина не знала и боялась даже строить догадки.

Она вышла со двора звать внука обедать — и застала обычную картину издевательств. Вредный сорванец Зигги сидел на Реми верхом, старательно нашпиговывая шевелюру жертвы репьями-липучками. Вокруг радостно скакали еще трое карапузов, подавая «экзекутору» репьи.

Приплясывая, они орали:

— Дурачок! Дурачок! В голове — репьяшок!

Реми дрыгал ногами, извивался и тихо плакал. Франческа направилась к шпане, полна решимости надрать гаденышам уши, — и замерла на полпути. Зигги ухватил Реми за волосы, не давая вертеть головой. Взгляды мальчишек встретились.

Оба застыли, словно обратясь в камень. На фоне скачущих карапузов их неподвижность завораживала.

Но старую кликушу потрясло другое.

За спиной внука, прямо в земле, распахнулся темный провал, разрывая ткань обыденности. Там толпились женщины. Кликуши. Все, сколько их было в Соренте — а может, и во всем обитаемом мире — от начала времен. Сотни. Тысячи. Легионы. Живые, мертвые или воображаемые, они сливались в единую шевелящуюся массу. От безумного зрелища ноги у Франчески Бубчик сделались соломенными.

Солома грозила разлететься по ветру.

Кликуши в дырище занимались делом: кликали беду. Их усилия сплетались в тонкие, чудовищно прочные жгутики. Жгуты свивались в толстенный канат, похожий на лоснящуюся гадюку. Змея прогрызла затылок Реми и высунулась между бровями. Клыками она впилась в переносицу Зигги, отравляя добычу ядом.

Судьба соседского мальчишки стремительно менялась. Будучи не магом, но потомственной кликушей, Франческа ясно видела это. Она сама умела проделывать нечто подобное. Впрочем, кликушин талант был лишь бледной тенью творившегося кошмара.

— Бежим!

Карапузы заорали, узрев Франческу. Зигги отпустил Реми, и дети бросились наутек, исчезнув в летней пурге — ветер обрывал с веток лепестки цветущих яблонь. На следующий день Зигги угодил под телегу, груженную досками. Он выжил, но на всю жизнь остался калекой. Теперь потешались уже над ним: дети жестоки, чужие увечья их веселят, и Зигги доставалось от души.

В дальнейшем Франческа видела дырищу еще дважды. Пьяница столяр пытался для смеху напоить убогого брагой. «Пей, дурачина! — хохотал мучитель. — Оно сладенькое…» Через неделю столяр умер от легочной горячки. А бездомного пса, что искусал Реми, в тот же день сволокли на живодерню.

В моем внуке сидит демон, ужасалась Франческа. Он гложет рассудок мальчика. Мешает стать нормальным, как все. Ре-ми — хороший мальчик. Он никому не желает дурного. Но демон требует пищи. Время от времени эта мерзость вылезает наружу — убивать.

Что делать? Рассказать обо всем? Кому ни расскажи, результат будет один — Реми казнят. Как одержимого или как убийцу — не важно. Ее внук умрет на эшафоте, или его разорвет на части взбешенная толпа, или придворный маг превратит его в камень… И Франческа молчала. Стараясь не думать, сколько раз дырища открывалась в действительности. Часть трагических случайностей, происходивших в Соренте, могла оказаться отнюдь не случайностями… Остановись, старая дура, накличешь!