Книга Легиона - [24]

Марго, естественно, начала с Паулс. Та уже успела составить педантичный отчет о своих действиях в течение указанных Марго шести суток и, по сравнению с ним, достаточно эмоциональное описание визита к ней Платона. К сожалению, сопоставление графиков времяпрепровождения Лолы и родственников Марго ничего не дало. Убедившись на этом материале, что Паулс, несмотря на неприятный инцидент, по-прежнему ей доверяет и готова к сотрудничеству, Марго перешла к расспросам о Легионе и натолкнулась на упорное сопротивление. Ссылаясь на то, что сама тема ей неприятна, Лола отвечала невразумительно и односложно, и вообще, всячески отлынивала от разговора. Она все еще боялась его, боялась даже о нем говорить, подобно дикарям, опасающимся произносить имена злых духов. Марго пришлось потратить немало красноречия и энергии и выпить с ней изрядное количество водки, пока ей удалось убедить Лолиту, что этот разговор — как больной зуб: идти к врачу страшно, а потом станет легче. Но зато, когда Марго, наконец, уговорила ее и смогла включить диктофон, Лола заговорила взахлеб, не смущаясь подробностями, с упоением, чуть не со сладострастием. Марго хорошо был знаком этот азарт — так обычно давали подследственные показания на своих подельников, подставивших их или заложивших. Впоследствии, обрабатывая эту запись, Марго не без труда удалось выделить из потока Лолитиных ощущений и эмоций то, что ей было нужно.

А нужно было всего две вещи: биографическая канва и круг близких знакомых. Оказалось, что воспоминания Лолы носят сугубо личный характер и бедны фактами — Марго пришлось их дополнить результатами расспросов бывших коллег Легиона и соседей по дому. И все равно фактический материал был на удивление скудным. Биографическая канва поражала прямолинейной банальностью, напоминая комсомольские карьеры старого доброго времени, хотя он в комсомоле никогда не состоял: школа — Университет — аспирантура — кандидатская диссертация — Институт генетики — докторская диссертация. Необычной была только ранняя смерть, в возрасте немногим более сорока лет. Причины смерти — гормональные нарушения и распад иммунной системы. И это при том, что он вел правильный образ жизни, хорошо питался, занимался спортом, и лечили его светила. Марго пробилась к одному из них, и, не сразу поняв, о ком его расспрашивают, профессор недовольно распушил и без того мохнатые седые брови:

— Это самый непонятный и неприятный пациент в моей жизни. Он производил впечатление дебила, хотя мне сказали, что он известный ученый. Лечить, понимаете ли, можно только больного. А он не был больным, он был… неизвестно кто. Я не верю во всю эту чушь, но если на свете есть зомби, он был одним из них. Больше мне сказать нечего. Я буду благодарен, если вы не заставите меня еще раз вспоминать о нем.

Нечто похожее в свое время говорили Марго сотрудники Института генетики, но сейчас она не стала к ним обращаться: Платон просил предоставить Институт целиком ему и не светиться там, дабы не создавать обстановки ажиотажа вокруг имени Легиона. Она терпеливо ждала его результатов.

Что касалось круга близких знакомых, то дело обстояло еще хуже: их просто не было. В Университете и в Институте он не сближался ни с кем, оставаясь исключительно в рамках официального служебного общения. В молодости постоянных любовниц у него не было, а последние несколько лет жизни он, условно выражаясь, дружил с двумя дамами примерно его же возраста. По свидетельству соседей, они закупали для него продукты, вели хозяйство и оставались у него ночевать, иногда вместе, а иногда поочередно. Марго нашла их следы — одна умерла от рака, а другая пребывала в психиатрической лечебнице, будучи совершенно невменяемой. Да, как видно, общение с Легионом никому не обходилось дешево… Мать его давно умерла, оставался отец. Но Лола предостерегла Марго от попыток вступить с ним в контакт: ничего полезного он не скажет, да толком ничего и не знает о сыне, кроме того, что тот — великий ученый, но интерес к нему следователя прокуратуры воспримет как оскорбление. В результате Марго лишится работы или будет переброшена в какую-нибудь дыру, ибо папаша располагал мощными рычагами для нажима на любые структуры власти. Лола так горячо заклинала Марго не губить себя понапрасну, что в той проснулась подозрительность:

— А чего ты так за меня убиваешься? Я не маленькая, авось не пропаду из-за этого.

— Знаю, что не пропадешь. Зато я пропаду. — Лола обиженно надула свои и без того пухлые губы. — Если все эти папки с самоубийствами окажутся не у тебя, а у кого-то другого, какая у меня будет жизнь? Представляешь?

— Ладно, уймись, — усмехнулась Марго, — сама знаю, что от твоего предка толку, как от козла молока. Да и нет у меня охоты разводить с ним политесы.

Несмотря на активную деятельность и Платона, и свою, Марго удалось упорядочить их быт, избавиться от аврального, суматошного характера жизни. В частности, она реализовала идею относительно полноценных домашних обедов. Хотя утром они, по давно устоявшейся у обоих привычке, завтракали наспех и днем перекусывали кое-как, время семейных обедов — восемь вечера — соблюдалось неукоснительно, и Платон не рисковал опаздывать, хотя иногда и ворчал по этому поводу. После обеда они часто засиживались за рюмкой и разговором, но если раньше эти застольные беседы открывали Марго широкий мир новых знаний и удивительных обобщений, то теперь речь шла исключительно об их совместном расследовании. Мономаниакальность нынешнего нового Платона — он сам, с суховатой улыбкой, употребил по отношению к себе это слово — настораживала Марго. Он не был похож ни на фанатика идеи, ни на крутого мстителя и сохранил даже, пусть невеселое, чувство юмора, но не покидавшая его ни на секунду предельная сосредоточенность казалась ей пугающей. Он напоминал ей остро заточенный карандаш — вроде, сделан не из металла, и вовсе не похож на оружие, но ведь проткнет все, что встретится на пути, не меняя ни скорости, ни направления.