Книга IX. Начало 20-х годов XVIII века — 1725 - [20]

Петр послал Куракину указ стараться как можно скорее заключить, с Англиею договор, потому что без этого английский флот едва ли что сделает в пользу Северного союза, адмирал Норрис даже и в Балтийское море идти не хочет; транспорт, который должен идти от Ростока в Зеландию, замедлил, потому что прикрыть его нечем, и можно опасаться, что, кампания пройдет без действия. Надобно думать, что ганноверцы интригуют при датском дворе, Фабрициус, ганноверский министр, отвращал датского короля от высадки в Шонию, убеждал оставить это предприятие и возвратить русские войска. Куракин передал Бернсторфу о поведении Фабрициуса; тот отвечал, что сомневается в верности этого известия и может с клятвою засвидетельствовать, что двор его сильно желает высадки в Шонию и что английский адмирал Норрис прикроет Зунд для высадки. Заключение договора между Россиею и Англиею откладывалось; Бернсторф не хотел слышать ни о какой сделке по мекленбургскому делу. Куракин объявил ему, что если,он службу свою царскому величеству покажет, поможет герцогу мекленбургскому в получении Висмара то получит все, что потребует себе и своей фамилии в вознаграждение. Бернсторф отвечал, что он, как добрый патриот, старается об общих интересах всего мекленбургского дворянства и требует одного, чтоб герцог оставил дворянство при прежних привилегиях без всяких нападок, и тогда дворянство будет верно ему служить.

6 июля Петр был с галерною эскадрою у Копенгагена, откуда написал жене: «Дай знать, как сюда будете, дабы я вас мог встретить, понеже чины неописанные здесь, и я вчера в такой церемонии был, в какой более двадцати лет не бывал». Но скоро оказалось, что не одни церемонии будут брать дорогое время. «О здешнем объявляем, — писал Петр жене, — что болтаемся туне, ибо что молодые лошади в карете, так наши соединенные (союзники), а наипаче коренные: сволочь хотят, да коренные не думают». Июль, самая лучшая пора, проходил в болтании; царь беспрестанно побуждал датчан, чтоб транспортом и флотом не мешкали и чтоб войско свое собирали к Копенгагену. Ему отвечали, что до прибытия вице-адмирала Габеля из Норвегии нельзя ничего начинать; прежде уборки хлеба с полей нельзя идти войскам: лагерями повредят стоячему хлебу. 27 июля пришел Габель с эскадрою из Норвегии; царь начал снова торопить, представляя, что нет уже более отговорки Габелем; но движения не было; датские транспортные суда для перевозки русских войск из Ростока не отправлялись. «Болтание туне» соединенных флотов, русского, английского и датского, продолжалось. Английский адмирал Норрис предлагал крейсировать всеми флотами у Карлскроны; Петр согласился, но датский адмирал объявил, что он на то указа не имеет. В половине августа сам Петр доплыл к Штральзунду для ускорения отправки транспортных судов. Возвратясь в Копенгаген, Петр поехал исследовать шонские берега, куда намерен был высадиться, и нашел, что шведы отлично воспользовались медленностью союзников и сильно укрепились; Петр был встречен огнем с батарей; шнава «Принцесса», на которой находился сам государь, была пробита ядром, другая шнава, «Лизета», также получила значительные повреждения. Получены были известия, что неприятель силен в Шонии, что у него там больше 20000 войска и берег укреплен редутами и батареями.

Нам известна постоянная осторожность Петра, которая должна была еще усилиться от жестокого наказания за прутскую неосторожность. К обычной осторожности присоединялась еще теперь подозрительность: зачем такая медленность, зачем пропущено самое благоприятное время, зачем дана неприятелю возможность укрепиться? Получались известия, что Бернсторф с товарищами ведет крамолу, что генерал кригс-комиссар Шультен подкуплен и потому нарочно медлил транспортом, чтоб заставить русских сделать высадку в осеннее, самое неудобное время, «ведая, по словам Петра, что когда в такое время без рассуждения пойдем, то или пропадем, или так отончаем, что по их музыке танцовать принуждены будем». 1 сентября государь созвал министров своих и генералов в «генеральный консилиум» и предложил вопрос: предпринимать ли высадку или нет, потому что время наступает позднее, а дивизия князя Репнина еще не перевезена и диверсия от Аланда не сделана по вине датчан? Все единогласно отвечали, что высадку надобно отложить до будущего лета. 4 числа пристал к берегу князь Репнин; но трех драгунских полков датчане, несмотря на письменное обязательство, не перевезли, отговариваясь, что у них нет столько судов. 5 сентября царь держал другой совет, чтоб спросить мнения и новоприбывших генералов; и те подтвердили решение первого совета. После этого весь сентябрь прошел в пересылках и конференциях между царем и королем датским, их генералами и министрами. С русской стороны представляли невозможность отваживаться на такое важное предприятие в такое позднее время, перевезти на неприятельские берега тайком такое большое войско; высадившись, надобно дать сражение, потом брать города Ландскрон и Мальме. С русской стороны спрашивали: где зимовать, если взять эти города не удастся? На это отвечали, что зимовать можно при Елсеноре в окопе, а людям поделать землянки. Но от такой зимовки людей должно было пропасть гораздо больше, чем в сражении. Петр велел объявить датскому двору решительно, что высадка невозможна, надобно отложить ее до будущей весны. Узнавши об этом объявлении, мекленбургские друзья закричали, что маска снята, царь нарочно сам медлил перевозкою своих войск и теперь под предлогом позднего времени не хочет высаживаться на шведские берега, потому что находится в сношениях с шведским правительством.