Книга И. Са - [38]

Все пришельцы-лидеры групп хотят меня спасти. Будто понимают — каково ждать очередного заседания чекисткой тройки. В одночасье потерять детей, жену, дом и любимый стол с ноутбуком. Потерять речку, где одна из фамильных собак учила сына плавать. Теннисный корт, где сын впервые попал по мячу. Секретный лаз в заборе зоопарка, через который пролезал, привязав к груди дочку — специальным рюкзачком — когда не было двадцатки на билет. Америка закроется на десять лет, а то и навсегда. Конец света в масштабах одной семьи.

Так что обычно церковь начинается с того, что это я успокаиваю церковников:

— Да, Бог есть, можете не сомневаться. Именно в тюрьме, в окружении белых шлакоблочных стен и решеток, ты вдруг начинаешь четко, как счетчик Гейгера, регистрировать Его присутсвие.

Пришедшие с мертвыми глазами церковники уходят от меня просветленными.

Разные приходят святоши. Есть парочка — белый очкарик Чад и его громкий негр. Чад хорошо владеет Библией, но совсем не знает правил родной орфографии. Постоянно спрашивает как пишется то или это. Я сперва думал — он шутит. Английскую орфографию — признаться знаю лучше русской. Инглиш зубрил со второго класса, а русский и так родной — чего еще с правилами париться? Теперь, когда мои компы и проги без встроенной русской орфографии — сразу видно какой я неуч.

Негр Чада — очень хитрый экземпляр. Я его читаю. Он отсидел лет тридцать по каталажкам и чтоб не доживать остаток дней в приюте для бездомных, притерся к богатой белой пригородной церкви. Там его все жалеют за то что он негр. Рассказывает нам как за счет Исуса пристроился в жизни. Типа это форма Велфера такая — прими Его и да не опустеет твой холодильник.

Есть еще Микки из общества наркоманов-онанистов — типичный кожаный Харли Дэвидсон с седыми космами и футболкой «Грейпфрут Дед». Явно не один трип на кислом в молодости. Так и жду, что его накроет флэшбэк прямо во время собрания. Отсюда его кислотно-панибратские отношения со Всевышним. Как и у меня, наверное.

На прошлой неделе Микки двинул по молотку пальцем. За такой подвиг каждому американцу положен рецепт на тридцать пилюль с опием. Микки хорошо знает, что если начнет на тридцати остановится вряд ли и сорвется в штопор. Так что пьет ебупрофен и терпит. Из-за этого часто возводит глаза к небесам и грязно материт создателя — не усмотрел за молотком, падла.

По четвергам всегда приходят католики. Из всех пролетариев над гнездом кукушки — католики самые скверные. Ничего своего, все по бумажкам, катехизисам, все без духа, все с мертвыми холодными глазами.

За то католики приносят маленькие лубочные картинки с Иисусом и Матерью Божьей — такие менты не сдирают со стен во время шмона. Набираю всегда целую кипу — для латиносов. Вот где настоящие католики — молятся утром, вечером, перед едой, читают по очереди единственную в бараке ветхую Санту Библию — на испанском. Вот бы к кому священника пригласить — испаноговорящего.

Хрен им. И так не пропадут.

Католики передвигаются парами — мужчина и женщина. Пары две и всем глубоко за шестьдесят. Одна католичка — сестра Ретчет из Гнезда кукушки. Сухая, злая, мстительная и голодная, как сука. Подкрашивает волосы фиолетовыми чернилами. С ней мужик страдающий Паркинсоном и, возможно, раком яичек. Руки у него всегда ходят ходуном.

«Вы не думайте, пожалуйста, что он вас боится, ребята. Просто у него Паркинсон — он с утра такой, правда, Ник?»

Ник — мелкий тремор левой половины туловища всегда рассказывает анекдот. Как правило один и тот же анекдот. Ник уже рассказывал его нам и на прошлой неделе и на позапрошлой. Думаю, он просто не помнит, а не издевается. Людям, которые по ночам плачут под бумажными индийскими одеялами, Ник Паркинсон приходит рассказать анекдот. Исходя из моего неловкого стилистического анализа, анекдот принадлежит к середине прошлого века — этапу раннего творчества Элвиса Пресли.

— И значит эта — умирает старуха и падре ее спрашивает: «А сколько у тебя, милая, было мужей? Четыре. Первый банкир, второй циркач, третий врач, а четвертый — могильщик

one for the money

two for the show

three get ready

And go go go[1]

На этой падрящей рок-н-рольной ноте мы обычно уходим в барак. Элвис, ты суть царь еудейской.

Вторая католическая пара симпатичнее. Даму зовут Сю, ей под семьдесят, но усилия которые она прилагая для консервации былой привлекательности воистину титанические. Лет сорок назад она явно была хоть куда. Когда я впервые поймал себя на этой мысли — пришел в ужас. Вот что тюрьма с людьми делает — то от взгляда на старушенцию активируются фибры малого таза, то на юного непальца заглядываться начнешь, то в всерьез начнешь анализировать грехопадение зыка приласкавшего собаку-поводыря.

Сю приходит с мужем — глыбообразным молчуном опирающимся на клюку. Бордовый, варенораковый, бурачный цвет его кожных покровов выдает серьезные злоупотребления виагрой. Муж злобно осматривает собравшихся зыков, хорошо понимая, что многие отмечают косметические и парикмахерские успехи старушки Сю.

Проповедует матрона недолго. Ее любимая форма богослужения — призыв духов.

— Ребята! — Сю ласково нас оглядывает — Бездушная тюремная администрация — взгляд Сю замирает на лице двадцатилетнего проходимца из Коста-Рики — запрещает нам молиться с наложением рук. А так бы я… Одним словом — я просто буду стоять позади вас и держать руки над вашими светлыми головками! Призовем же духа!