Книга Государя - [23]

СИМОНИД (смеясь). Как так, Гиерон? У тиранов не бывает любви к мальчикам? Каким же образом ты любишь Даилоха, прозванного красавцем?

ГИЕРОН. Да, люблю, потому что желаю получить от него вовсе не то, что думают, но то, достижения чего менее всего можно ожидать от тирана. Быть может, человеческая природа заставляет требовать этого от прекрасных юношей, но своих желаний я хочу достигнуть с любовью и получить ответ от любящего, а насилия к нему я допускаю столько же, как к самому себе. Я считаю, что от врагов нам особенно приятно брать что-либо, когда они не дают, а от любимых – когда они сами выказывают свою любовь. От любящего же любимого нам все приятно: его взор, вопросы, ответы, шутливые споры и драки. Но воздействовать на любимого насилием, по моему мнению, будет не любовью, но грабежом. Положим, грабителю доставляет известное удовольствие, с одной стороны, прибыль, с другой – ущерб врага, но радоваться ущербу для любимого, сделаться ненавистным и прикасаться к обиженному – это проступок тяжелый и достойный сожаления. Кроме того, частный человек, при податливости любимого, сразу может увидеть в нем расположение, так как знает, что никакое принуждение здесь не имеет значения, но тиран никогда не может быть уверен, что его любят. Мы знаем, что повинующиеся из страха всячески притворяются перед теми, кто любит их. Поэтому-то ни от кого не бывает столько покушений, как от тех, кто притворяется особенно любящим.

СИМОНИД. Все, что ты говоришь, еще не особенно важно, потому что я видел, что многие из всеми признанных мужей по своей воле соблюдают воздержание в кушаньях, напитках, приправах, половом влечении и т. п. Но вот в чем вы имеете преимущества перед простыми людьми: вы замышляете великие дела и скоро совершаете их; вы имеете великие богатства, приобретаете лошадей отличных качеств, замечательной красоты оружие, редкие украшения для женщин, великолепные дома с драгоценным убранством, у вас множество образованной челяди; наконец, вы именно в силах покарать врагов, принести пользу друзьям.

ГИЕРОН. Что толпа пленяется положением тирана, этому я нисколько не удивляюсь; ведь она обычно судит о счастье и несчастье по внешнему виду. Но тираны, показывая всем то, что считается драгоценными благами, показывают только наружную сторону своего благополучия, а тяжести свои они скрывают в душе, в которой и пребывают счастье человеческое и его несчастье. Повторяю, для меня не удивительно, что толпа ничего этого не знает; но как вы этого не понимаете, вы, которые, по-видимому, более видите умом, чем глазами? Я сужу по опыту и говорю тебе, что тиранам меньше всех достается счастья, но больше всех несчастья. Например, мир считается великим благом для всех людей, но тираны очень мало пользуются миром, война же, которая считается величайшим злом, дается им в самой большей мере. Частные граждане, если их город не принимает участия в войне, могут отправляться куда угодно, нисколько не опасаясь, что их убьют; но тираны повсюду ходят как будто в неприятельской стране; по крайней мере, они считают необходимым быть всегда при оружии и водить за собой оруженосцев. Затем, частные граждане, если и отправляются на войну, по возвращении домой считают себя в безопасности; но тираны, оказавшись в собственном городе, видят себя среди самого многочисленного неприятеля. Если сильный враг идет на город, то слабые граждане вне стен считают себя в опасности, зато внутри укреплений находят полную безопасность; но тиран даже по возвращении домой не считает себя в безопасности; здесь-то он и считает нужным быть как можно более осторожным.

Далее, для частных граждан наступает отдых от войны и благодаря перемирию, [во время заключения которого происходит] возлияние богам, и благодаря миру, но у тирана никогда не бывает мира с притесненными им гражданами и он не может положиться на возлияние богам. Затем, самые войны бывают двоякие: войны полисов с полисами и войны тиранов с притесненными горожанами. Тирану в своей войне приходится не менее тяжело, чем полисам: одинаково нужно находиться под оружием, остерегаться, подвергаться опасностям и т. п.; и если побежденным грозит тяжелая участь, то от этого все страдают одинаково. Война предъявляет равные требования в обоих случаях. Но если город получает в итоге блага, то этого тираны никак не имеют. Трудно описать, какая бывает радость граждан, когда они одолеют врагов, когда опрокинут их, гонят, убивают; как они гордятся этим делом, сколько приписывают себе славы, какая у них радость от этого возвеличивания города. Каждый хвастается своей ролью в совете перед сражением и большим числом убитых неприятелей; редко бывает, чтобы не прихвастнули, потому что, если верить их словам, они убили гораздо больше врагов, чем тех погибло на самом деле. Насколько граждане считают славным для себя делом победу над неприятелем! Между тем, если тиран заподозрит горожан и узнает, что они затевают против него заговор, он хотя и казнит их, но понимает, что этим не возвысит всего города, а просто будет править меньшим числом подданных. Он не может быть веселым или гордиться своим поступком; напротив, всячески скрывает свою радость и своими действиями оправдывает себя, как будто сделал это вовсе не из стремления к насилию. Таким образом, он сам не одобряет своего поступка. А когда будут убиты те, кого он боялся, он не только не может успокоиться, но еще более чем прежде принимает предосторожности. И такая война продолжается у тирана непрерывно.