Книга духов - [24]
Дверь в подвал была закрыта, сказать проще – заперта, однако никаких металлических приспособлений я не обнаружила. Налегла на филенку, как Розали, но она не поддалась – с равным успехом можно было толкаться в любую стену. Поскольку я пришла раньше времени (выбралась из Молдавии на удивление легко и не заблудилась), то перестала колотиться в подвал, сказав себе, что дверь откроется тогда, когда будет нужно. Впрочем, позвонила в колокольчик для слуг, следуя примеру Розали, на которую ожидала наткнуться чуть ли не за каждым углом.
И только после этого пустилась обследовать дом, воображая, что Мама Венера определит мои блуждания по моим шумным шагам.
В дальнем конце темного коридора, в дверном проеме, я увидела лампу. И потянулась туда, как мотылек устремляется к огню, однако меня привлекал не свет, но заманчивый вид выстроившихся до потолка книжных полок.
Обстановка библиотеки была мрачной. Шторы густого шоколадного цвета, стулья красного дерева с высокими прямыми спинками, подушечки, набитые конским волосом, обтянутые камчатным полотном грязных тонов. Канапе намеренно неудобной конструкции. Огромный ковер с жутковатым узором алых пятен, окаймленный золотой тесьмой, напоминал о давнем кровопролитии. На все это с мраморной каминной доски, задрапированной траурным крепом, взирал портрет Кромвеля.
Похоронный интерьер, наверное, заставил бы меня попятиться, но соблазняло обилие книг, и еще более заманчивым показался двойной стол, намертво закрепленный посередине комнаты. Сидя напротив друг друга за громадным пространством, отделанным по краям переливчатым дубом, можно было работать вдвоем.
На столе был накрыт холодный ужин – соленая рыба и ветчина, разложенные на фарфоровых блюдах с тускло обрисованным по ободку рогом изобилия, из которого сыпались зерна маиса и причудливых форм тыквы и кабачки. Стояла здесь и бутылка бургундского. Так как вино еще предстояло перелить в графин, я сочла, что пить его безопасно, в отличие от ведьмовского напитка, извлеченного из погреба Себастьяны по сходному случаю. Vinum sabbati[34] – вот что это было; напиток, которого я опасалась и страстно жаждала.
Насытившись и мысленно поблагодарив Розали за ужин, я обратилась к книжным полкам. В угасающем свете дня насчитала двадцать шесть томов Вольтера и девять Свифта; потом, взяв лампу, принялась досконально обследовать библиотеку. Здесь были французские книги – «Жиль Блаз», «Телемак» Фенелона и другие, а также, конечно, голландские. Основательно были представлены и античные классики – греки и римляне. Почетное место занимали романы – по моим представлениям, контрабандные: сэр Вальтер Скотт (все американцы, где бы я их ни встретила, были на нем помешаны) и обожаемая мной миссис Радклиф. Дразнили воображение и прочие названия этого мрачного отряда – «Кающийся грешник из Годстоу», «Дети аббатства», «Приют Трекотик», «Жертва наваждения» и так далее. Наличие этих пошлых книжонок (в качестве таковых они отвергались тем самым обществом, которое втайне ими упивалось) искупалось соседством с многочисленными протоколами заседаний конгресса, «Руководством по парламентской деятельности» Джефферсона, «Сухопутным путешествием в Индию» Кэмпбелла и другими томами, за названиями которых вставал действительный и потому более достойный внимания мир.
Я накинулась на книги, забывшись, хватая их с полок по две-три сразу, пока на столе не выросла целая груда. И меня настолько увлекли «Судебные анналы Салема со дня основания города», что я совершенно не заметила ее появления.
Позднейшие события привели меня к выводу, что приход Матери Венеры тишины не нарушил. Передвигалась она слишком медленно и потому бесшумно; каждый ее шаг и жест выражал само страдание. Не знаю – возможно, она довольно долго простояла за дверью. Но как же я вздрогнула, услышав вдруг ее слова: «Потуши лампу», которые она произнесла, словно мучительно превозмогала невыносимую боль.
Я послушалась, как только уняла предательскую дрожь в руках. И вот Мама Венера вступила в библиотеку, освещенную теперь только ранней луной. На деревянном пороге ее подошвы шаркнули будто о гравий.
Она была по-прежнему с ног до головы закутана в вуаль из черного бомбазина. Я заняла указанное мне место за столом и завороженно следила, как Мать Венера кропотливо пробирается к сиденью напротив. Шажки ее были мелкими, как у Селии, закованной в кандалы, однако по полному беззвучию я могла догадаться, что у Матери Венеры ноги были свободны – во всяком случае, от реально звеневших оков. Она сильно сутулилась. Когда она приблизилась к стулу, голова ее оказалась лишь немногим выше его оплетенной тростниковыми стеблями спинки. Ее собственная спина была сгорблена в три погибели, а руки казались неподвижными, как крылышки ощипанной перед готовкой курицы. Желая посмотреть в ту или иную сторону, она поворачивалась всем туловищем, и о том, что привлекало ее внимание, можно было судить по положению широких плеч.
От Мамы Венеры исходил запах – почти такой же резкий, что и от миссис Аллан. Определить его было не так-то просто – впрочем, ближе к ночи я пойму, что так пахла целебная мазь (смесь меда и конопли), которую Мама Венера употребляла не из тщеславия, но ради избавления от боли. Не однажды за тот долгий вечер она извлекала из вощеного мешочка, прикрепленного к юбке, скрученные листья марихуаны, которые были пропитаны медом и олеиновой кислотой. Эти листья она жевала, сосала и проглатывала сок.
