Книга чудес, или Несколько маловероятных историй - [27]
И возможно, что умный Миша устроил бы осла завхозом в какой-нибудь санаторий, но как раз в это время кончился срок его путевки, и умный Миша уехал домой, в наши края, где, как известно, ослов нет.
И он увез с собой свои штаны, очки и шляпу.
А осел остался.
Он и сейчас служит в доме отдыха.
Возит воду.
Он опять стал серым, ушастым и симпатичным.
Он щиплет траву, помахивает хвостом и шевелит ушами.
И все относятся к ослу очень хорошо.
Старый юноша
Когда-то профессор Мойкин тоже был молодым, как это ни странно. Когда-то ему тоже было восемнадцать лет. У него тогда еще не было морщин, ревматизма и одышки. У него были румяные щеки, спелые губы и звонкий смех. И сколько он ни смачивал свою макушку водой или одеколоном, волосы всегда там торчали забавным русым хохолком.
В то время его еще называли Федей Мойкиным, но уже тогда он был очень рассудительным.
Вот в этом-то всё и дело.
Он всегда был рассудительным, с самого юного возраста, так что один раз ему даже поручили сделать доклад на тему: «Рассудок и его значение для молодого человека нашего времени». И все мы после этого доклада стали такими рассудительными, что когда нам хотелось мороженого, то мы сдерживали в себе это безрассудное желание и покупали витамин С или рыбий жир. А когда нам хотелось заговорить с какими-нибудь незнакомыми девушками, то мы сдерживали в себе и это безрассудное желание и заговаривали только с уже знакомыми девушками.
Но нашей рассудительности хватало всего на несколько дней, а потом мы снова предавались безрассудным юношеским порывам: покупали мороженое и знакомились с незнакомыми девушками.
И Федя Мойкин вместе с нами: потому что, несмотря на всю его рассудительность, молодость брала свое.
Но у Феди Мойкина была учительница. Она была старая и строгая. Никогда в жизни у нее не было ни мужа, ни друга, ни брата, ни сына, ни дочери, ни внука, ни дяди, ни тети, а были у нее только ученики.
И Федя Мойкин был ее любимым учеником.
— Ты, мой друг Мойкин, обладаешь выдающейся рассудительностью, — говорила она. — Ты, мой друг Мойкин, обязательно должен стать профессором, — говорила она. — Но для этого надо жить не так, как живут шалопаи и ветреники, а нужно учиться с утра до вечера, ничем не отвлекаясь и не теряя ни одной минуты на праздные забавы.
А Феде Мойкину очень хотелось стать профессором. Он решил последовать ее совету и учиться с утра до вечера, ничем не отвлекаясь и не теряя ни одной минуты на праздные забавы.
И он, конечно, выполнил бы это разумное намерение, если бы ему ничто не мешало.
Но ему мешала его молодость. Она очень ему мешала.
Только он усаживался с книгой у окна, как видел, что ребята бегут на речку купаться, что на плечах у них вместо рубашек — полотенца, а в руках вместо полотенец — рубашки, и по пути они скачут друг через друга с криком и гиканьем. И бедняга не выдерживал: он перемахивал через подоконник и, на бегу снимая рубашку, прыгал через голые спины друзей, подставляя и им свою голую спину.
Вернувшись с купанья, он снова усаживался у окна и, стиснув руками мокрые уши, говорил себе, что теперь-то уж ничто не отвлечет его от книг и уроков, потому что он отлично понимает, как много книг ему нужно прочитать и как много знаний необходимо приобрести, чтобы стать профессором.
Но, размышляя так, он слышал за окном пронзительный свист и видел над футбольной площадкой тучу пыли. Сквозь пыль можно было разглядеть только рыжего веснушчатого вратаря, который, широко расставив согнутые ноги и упершись руками в грязные коленки, так приплясывал от нетерпения и азарта, что подсохший хохолок на макушке Феди Мойкина внезапно вскакивал и рассудительный юноша, высунувшись из окна, кричал:
— Шляпы! Сапожники! Разве так пасуют? Вот как пасуют!.. — И он прыгал в окно, бросаясь навстречу мячу со всем пылом своих восемнадцати лет.
Мокрый и горячий, он возвращался в комнату и говорил себе так:
— Да будешь ли ты наконец заниматься, мой друг Мойкин? При таком темпераменте ты, мой друг Мой-кин, пожалуй, никогда не станешь профессором!
Он закрывал окно и снова садился за книги и уроки. Но, усевшись, он слышал, как кто-то постукивает по стеклу тоненькими пальчиками, и видел прижавшуюся к стеклу нашлепочку носа, раскосые хитрые глазки и веселые губки школьницы Валечки, которые ему ужасно хотелось чмокнуть, хотя бы через оконное стекло.
И он отбрасывал книгу, распахивал форточку и кричал, что он сейчас, что только заложит страницу, что только повяжет галстук, что до начала сеанса еще десять минут…
А утром учительница ему говорила:
— Не понимаю я тебя, мой друг Мойкин! Что тебе мешает с утра до вечера, ничем не отвлекаясь, читать и учиться?
Он переминался с ноги на ногу, приглаживал свой забавный хохолок и отвечал так:
— Ну как вы не понимаете! Разве можно сосредоточиться на книге, когда хочется бежать с мальчишками купаться, играть в футбол, целоваться с девчонками! Тут даже сам Иммануил Кант не усидел бы на месте.
— Странно, — говорила она, — очень странно, что тебе этого хочется. Этого я просто понять не могу. Почему мне вовсе не хочется ни купаться с мальчишками, ни играть в футбол, ни целоваться с девчонками?
