Книга аэда - [14]

– Изобретательно…

– Прекрасный миф, обосновывающий войну против сторонников культа Шести, главных врагов Вальдераса. Зачем молиться далеким божествам, когда царь – сын Солнца?! И его божественное происхождение подтверждается не только золотыми волосами, но и аэдическим искусством, которое в то время воспринималось как божественная магия!

Из стенограммы интервью господина Таруса Силлагорона, великого мастера аэдического искусства, профессора университета имени великого стратега Каоры Риццу, специально для радиопередачи «Загадки истории». Стенограмма зачитана в прямом эфире мастером дикторского искусства, господином Румелем Даиром.

* * *

Как всегда, их было десять. Нартор, прозванный за свой амулет Драконьим Клыком, высокомерно осматривал светловолосого белокожего мальчишку лет двенадцати: тот обреченно пялился единственным глазом в песок детской тренировочной площадки.

– Разве тебя не предупреждали, что эта площадка наша?

– Предупреждали про северную, а это западная.

– Мама тебя бросила, потому что ты тупой урод! Хочешь сказать, я перепутал запад с севером?!

– Нет, конечно, нет, но…

– Утомило блеянье! Проучите его как следует, – лениво бросил Нартор своей свите.

– Вдесятером? На одного? – Никто не заметил появления незнакомого мальчика.

– Ты кто? – Нартор внимательно разглядывал новичка: добротная одежда, дорого вышитый пояс и учебный деревянный меч…

– Я Рагдар, сын Тарвелла Кханка. Мой отец – первый меч Ульма.

– Рагдар, ты мне нравишься. Послушай доброго совета: займись своими делами. Не трогай нас – мы не тронем тебя. Хочешь, присоединяйся к нам.

Вальдерас попытался улизнуть, но один из подростков схватил его за руку и с силой швырнул в песок.

– К вам? Если бы вы вдесятером были против сотни, я бы с вами. Но вас десять против одного.

– Кодекс ульмийского воина касается благородных противников. А это – проклятие Шести, от которого даже родная мать отказалась!

– Мой отец учит, что Кодекс касается всех. Не вынуждайте меня драться с вами. – Рагдар говорил так уверенно, будто за ним стояла армия, готовая вступить в бой. И на мгновение Нартору и его дружкам даже показалось, что так оно и есть.

Вальдерас, воспользовавшись замешательством, зачерпнул горсть песка и метнул ее в глаза тем, кто стоял к нему ближе всех. Началась драка.

* * *

Чуда не произошло. Десятеро без труда одолели двоих.

Они сидели рядом на берегу Лебединого пруда, охлаждая водой ссадины и синяки.

– Почему ты вмешался? – заговорил Вальдерас. – Разве ты не понимал, что тебя тоже побьют?

– Мой отец учит, что, когда совершается несправедливость, воин обязан вмешаться.

– Даже если точно проиграешь?

– Лучше проиграть врагам, чем собственной слабости. Так говорится в Кодексе.

– Звучит отлично, хоть и глупо. Но я тебе очень признателен, – поспешно добавил Вальдерас, испугавшись обидеть неожиданного союзника.

– Почему тебя не любят?

– У меня нет семьи. У меня светлая кожа, волосы тоже светлые, и глаз один…

– Кожа у тебя, конечно… Как у червя под камнем. А вот что глаз один – это ж здорово! Как у великого воина!

– Рагдар, у тебя есть друзья в Сариссе?

– Нет, мы приехали позавчера.

– Может, – сердце Вальдераса замерло от надежды и страха, – может, ты станешь моим другом?

Рагдар внимательно посмотрел на него.

– Приходи ко мне завтра к полудню. В этот час отец учит меня фехтованию – я попрошу дать тебе пару уроков.

* * *

На следующий день Вальдерас явился в дом Кханков. И через день, и потом снова… Через какое-то время он уже оставался ночевать, а первый меч Ульма, господин Кханк, взял его в ученики, хотя некому было заплатить за обучение мальчика.

Спустя полгода Вальдерасу казалось, что Рагдар – его брат, а господин Тарвелл и госпожа Шенна – родители. Самым большим счастьем стало заслужить одобрение Тарвелла, а самым горьким несчастьем – не оправдать его ожиданий. Вальдерас стремился во всем превзойти Рагдара. Он изучал те же книги в библиотеке наместника, которые читал друг; высунув кончик языка, корпел над каллиграфией, вникал в законы чисел и стихосложения и до изнеможения тренировался с учебным мечом.

Но то, чего Вальдерас добивался с огромным трудом, Рагдару давалось играючи, как будто само: ему ничего не стоило оставаться лучшим во всем, за что бы он ни брался. Это казалось несправедливым, и Вальдераса иногда охватывала жгучая обида, почти до слез: Рагдаром и так все восхищались, проча ему великое будущее, родители и так души в нем не чаяли – мог бы хоть в чем-то уступить первенство ему, безродному ублюдку. Но Кодекс ульмийского воина учил, что обида и зависть – недостойные чувства, и Вальдерас похоронил их в глубинах своей души.

Труднее всего давалось фехтование. Если техническую сторону учения господина Тарвелла Вальдерас уяснил довольно сносно, то философская часть оставалась загадкой. Кханки, бывшие уже несколько поколений первыми поединщиками Ульма, учили, что залог победы – не столько в силе, ловкости и скорости, сколько в умении достичь кэльвы, почувствовать себя единым целым с мирозданием, с мечом и противником.

– Вальдерас, – терпеливо повторял господин Тарвелл из раза в раз, – не спеши! Потрать пару минут на вдох и выдох, отрешись от себя! Постигни скрытый ритм жизни, взгляни на противника так, словно тебя нет, а есть только он! Если все сделаешь верно, время замедлится само, и ты все успеешь!