Книга 2. Одиссей покидает Итаку - [20]

Наступали немцы сравнительно узкими клиньями, и тот район, где высадился Воронцов, оказался своего рода ничейной зоной. Наши части, разрозненные и потерявшие управление, начали отход, пытаясь прорваться из окружения, кто к Коростеньскому укрепрайону, а кто – на Киев.

Немецкие пехотные дивизии, догоняя ударную группировку, в этот район еще не подошли, да и двигались они только по основным магистралям, пока не отвлекаясь на выполнение второстепенных для них задач.

Ориентируясь по карте, Воронцов определил, что очутился почти на семьдесят километров юго-восточнее того места, где должен был появиться контейнер. Сработал принцип неопределенности, не позволяющий с точностью обеспечить совпадение по месту и по времени. Но это как раз Воронцова не очень огорчило. Километры можно проехать за несколько часов, хуже, если бы он опоздал. И даже то, что придется двигаться в глубь захваченной врагом территории, его не смущало. Вот оказаться по другую сторону линии фронта он бы не хотел…

Стволом автомата Воронцов раздвинул кусты.

Прямо на него шли двое – лейтенант и старшина, оба с черными артиллерийскими петлицами. Старшина держал наперевес короткий кавалерийский карабин, а плечо лейтенанта оттягивал тяжелый вещмешок.

Его внезапное появление, а особенно звание смутили их, однако лейтенант взял себя в руки и довольно четко доложил, что является командиром огневого взвода из гаубичного дивизиона, три часа назад полностью уничтоженного на позициях неожиданно появившимися с тыла и флангов танками.

Лейтенант Долгополов, как значилось в его документах, окончил училище всего два месяца назад, к войне в таком ее варианте не был подготовлен ни тактически, ни политически и смотрел на Воронцова, вернее, на его знаки различия с надеждой, что товарищ дивкомиссар все же объяснит и скажет, как жить дальше. Старшина же Швец, кадровый сверхсрочник, служил в армии двенадцатый год и знал по опыту, что от большого начальства добра ждать не приходится. Было ясно, что больше всего он мечтает как-нибудь незаметно скрыться в лес и действовать по своему разумению.

Да и Воронцов тоже предпочел бы не встречаться ни с кем.

Ощущение, что он говорит сейчас с людьми, которые на самом деле давно, наверное, погибли, сорок с лишним лет лежат под бесследно сровнявшимися с землей холмиками и вновь существуют только потому, что он оказался здесь чужой волей, нельзя было назвать приятным.

Но положение обязывало, и он стал вести себя соответственно. Как и должен был поступать в сложившейся ситуации старший по званию и должности командир.

Раскрыв планшет, Воронцов предложил лейтенанту показать на карте позиции его дивизиона и батарей, направление танкового удара, задал несколько уточняющих вопросов.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Документы у вас в порядке, личное оружие оба сохранили, это говорит в вашу пользу. Я – дивизионный комиссар Воронцов, представитель Ставки Главнокомандующего. Вы поступаете в мое распоряжение. Машину водите, лейтенант? Да, а что это у вас в мешке? Личное имущество?

– Никак нет, товарищ дивкомиссар. Это прицелы от орудий моей батареи. Те, что уцелели. Согласно инструкции положено… «Господи, – подумал Воронцов, – прицелы… Хорошо еще, что гильзы, согласно той же инструкции, не собрал… Но парень, значит, надежный. Генералы дивизии бросают, а он – прицелы через фронт тащит».

– Молодец, лейтенант, – сказал он вслух. – Благодарю от лица службы. Положите мешок в машину, и поехали. Только так – аккуратно. Скорость тридцать, и не газуйте, здесь двигатель форсированный…

В течение ближайших часов они несколько раз встречали группы выходящих из окружения бойцов и командиров, и неожиданно для себя Воронцов на практике убедился в правильности философского положения, что не только содержание определяет форму, но и наоборот. Причем в данном случае форма подразумевается не в философском, а в военно-интендантском смысле…

Проще говоря, он оказался здесь не просто старшим по званию. Он ведь имел высшее военное образование, был взрослее всех не только реальным возрастом, но и опытом войны и послевоенных лет, знал и умел такое, что здесь и сейчас никому, вплоть до командующего фронтом, и в голову прийти не могло, и очень быстро почувствовал, что не в силах проезжать мимо этих людей, как богатый сноб мимо голосующих в дождь пешеходов.

И форма на нем была дивизионного комиссара, что немаловажно.

Бойцы, на время потерявшие возможность, но не желание сражаться с врагом, нуждались в руководителе, и Воронцову пришлось им стать.

В течение первой половины дня он собрал на лесных дорогах и тропах более полусотни окруженцев.

Построив людей на глухой поляне, он быстро распределил их по званиям, должностям и специальностям; из майора, двух капитанов и четырех старших политруков сформировал штаб опергруппы, бойцов свел во взводы – управления, комендантский и охраны штаба.

Теперь, имея штаб и штабные подразделения, Воронцов мог подчинять себе не только одиночек, но и целые воинские части.

У него по ходу дела возник некий стратегический замысел, который он и решил осуществить – не в ущерб своей основной задаче. Ход войны он, конечно, не изменит, но кое-что сделать можно. На этом как раз участке фронта.