Книга 1 - [44]

Глянул — черт, вот это чудеса!

Черт мне корчил рожи и моргал,

А я ему тихонечко сказал:

«Я, брат, коньяком напился вот уж как,

Но ты, наверно, пьешь денатурат,

Слушай, черт, чертяга, чертик, чертушка,

Сядь со мной, я буду очень рад.

Да неужели, черт возьми, ты трус

Слезь с плеча, а то перекрещусь».

Черт сказал, что он знаком с Борисовым,

Это наш запойный управдом.

Черт за обе щеки хлеб уписывал,

Брезговать не стал и коньяком.

Кончился коньяк: не пропадем,

Съездим к трем вокзалам и возьмем.

Я устал, к вокзалам черт мой съездил сам,

Просыпаюсь, снова он — боюсь,

Или он по-новой мне пригрезился,

Или это я ему кажусь.

Черт опять ругнулся, а потом

Целоваться лез, вилял хвостом.

Насмеялся я над ним до коликов

И спросил: «а как там у вас в аду

Отношение к нашим алкоголикам,

Говорят, их жарят на спирту?»

Черт опять ругнулся и сказал:

«Да там не тот товарищ правит бал».

Все кончилось, светлее стало в комнате,

Черта я хотел опохмелять,

Но растворился он, как будто в омуте,

Я все жду, когда придет опять.

Я не то, чтоб чокнутый какой,

Но лучше с чертом, чем с самим собой.

НА ОДНОГО

Если б водка была на одного,

Как чудесно бы было.

Но всегда покурить на двоих,

Но всегда распивать на троих,

Что же на одного?

На одного-колыбель и могила.

От утра и до утра

Раньше песни пели,

Как из нашего двора

Все поразлетелись.

Навсегда,

Кто куда,

На долгие года.

Говорят, что жена, на одного,

Спокон веку так было.

Но бывает жена на двоих,

Но бывает она на троих.

Что же на одного?

На одного колыбель и могила.

От утра и до утра

Раньше песни пели.

Как из нашего двора

Все поразлетелись.

Навсегда,

Кто куда,

На долгие года.

Сколько ребят у нас в доме живет,

Сколько ребят в доме рядом.

Сколько блатных по этапу пойдет,

Сколько блатных еще сядут.

Навсегда,

Кто куда,

На долгие года.

ДИАЛОГ У ТЕЛЕВИЗОРА

Ой, Вань! смотри, какие клоуны!

Рот — хоть завязочки пришей!

А до чего ж, Вань, размалеваны.

И голос, как у алкашей.

А тот похож, нет, правда, Вань,

На шурина — такая ж пьянь!

Нет, нет, ты глянь,

Нет, нет, ты глянь,

Я вправду, Вань!

Послушай, Зин, не трогай шурина!

Какой ни есть, а он — родня!

Сама намазана, прокурена…

Гляди, дождешься у меня!

А чем болтать, взяла бы, Зин,

В антракт сгоняла в магазин.

Что? Не пойдешь? Ну, я один.

Подвинься, Зин!

Ой, Вань. Гляди какие карлики!

В джерси одеты, не в шевиот.

На нашей пятой швейной фабрике

Такое вряд ли кто пошьет.

А у тебя, ей-богу, Вань,

Ну все друзья — такая рвань!

И пьют всегда в такую рань

Такую дрянь!

Мои друзья, хоть не в болонии,

Зато не тащат из семьи.

А гадость пьют из экономии,

Хоть поутру, да на свои.

А у тебя самой-то, Зин,

Приятель был с завода шин,

Так тот вобще хлебал бензин.

Ты вспомни, Зин!

Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики.

Нет, я ей-богу закричу!

А это кто в короткой маечке?

Я, Вань, такую же хочу.

В конце квартала, правда, Вань,

Ты мне такую же сваргань…

Ну, что «отстань»?

Опять «отстань»?

Обидно, Вань!

Уж ты бы лучше помолчала бы:

Накрылась премия в квартал.

Кто мне писал на службу жалобы?

Не ты? Да я же их читал.

К тому же эту майку, Зин,

Тебе напяль — позор один.

Тебе шитья пойдет аршин.

Где деньги, Зин?

Ой, Вань, умру от акробатика.

Гляди, как вертится, нахал.

Завцеха наш, товарищ Сатиков,

Недавно в клубе так скакал…

А ты придешь домой, Иван,

Поешь — и сразу на диван.

Иль вон кричишь, когда не пьян.

Ты что, Иван?

Ты, Зин, на грубость нарываешься,

Все, Зин, обидеть норовишь.

Тут за день так накувыркаешься,

Придешь домой — там ты сидишь…

Ну, и меня, конечно, Зин,

Сейчас же тянет в магазин

А там друзья. Ведь я же, Зин,

Не пью один.

СЛУЧАЙ НА ТАМОЖНЕ

На Шереметьево,

В ноябре, третьего

Метеоусловие не те.

Я стою встревоженный,

Бледный, но ухоженный,

На досмотр таможенный в хвосте.

Стоял спокойно, чтоб не нарываться,

Ведь я спиртного лишку загрузил.

А впереди шмонали парагвайца,

Который контрабанду провозил.

Крест на груди,

В густой шерсти,

Толпа как хором ахнет:

«За ноги надо потрясти,

Глядишь, чего и звякнет».

И точно, ниже живота,

Смешно, да не до смеха,

Висели два литых креста

Пятнадцатого века.

Ох, как он сетовал:

«Где закон? Нету, мол.

Я могу, мол, опоздать на рейс.

Но христа распятого

В половине пятого

Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы все-таки мудреем год от года,

Распятья нам самим теперь нужны,

Они богатство нашего народа,

Хотя, конечно, пережиток старины.

А раньше мы во все края,

И надо, и не надо,

Дарили лики, жития,

В окладе, без оклада.

Из пыльных ящиков косясь,

Безропотно, устало,

Искусство древнее от нас

Бывало и сплывало.

Доктор зуб высверлил,

Хоть слезу мистер лил,

Но таможенник вынул из дупла,

Чуть поддев лопатою,

Мраморную статую,

Целенькую, только без весла.

Ощупали заморского барыгу,

Который подозрительно притих,

И сразу же нашли в кармане фигу,

А в фиге вместо косточки — триптих.

Зачем вам складень, пассажир?

Купили бы за трешку

В „Березке“ русский сувенир,

Гармонь или матрешку.

„Мир-дружба, прекратить огонь,

Попер он как на кассу,

Козе — баян, попу — гармонь,

Икону — папуасу“.

Тяжело с истыми

Контрабандистами,

Этот, что статуи был лишен,

Малый с подковыркою,

Цыкнул зубом с дыркою,

Сплюнул и уехал в вашингтон.

Как хорошо, что бдительнее стало,

Таможня ищет ценный капитал,

Чтоб золотинки с ним бы не упало,

Чтобы гвоздок с распятья не пропал.

Толкают кто иконостас,