Ключик - [15]

О чём он говорил только что? Разве не сам он всегда наставлял её стремиться быть полезной и проявлять максимальное рвение в службе. Так что же теперь?

Сбросив обувь, она растянулась на кровати, позволив, наконец, себе почувствовать боль в ушибленных местах и сильную растерянность от всего, что происходило сегодня.

Сеймас с его придирками, все эти мужчины вокруг с голодными взглядами и грязными языками, Пич с её напрягающими предупреждениями и вот теперь отец, пожелавший её предостеречь… но, собственно, от чего? На короткий момент Эмма позволила себе стать просто девчонкой, которой восемнадцать, она сегодня навсегда покинула родной дом и немного напугана, и у неё болит все тело. Пара слезинок выкатилась из уголков глаз, но она быстро их стерла, как и мысли о своей краткой слабости.

ГЛАВА 4.

— Шевелись, Джимми! — рявкнул лейтенант, без напряга двигаясь прямо за её спиной и жутко этим нервируя.

Если он хотел просто проверить её подготовку, то разве не мог наблюдать издалека, как это всегда делал отец во время занятий? Но вместо этого он буквально дышал ей в затылок, погоняя, словно тупую скотину, и беспрерывно придираясь к малейшим оплошностям. Эмма злилась и не могла сосредоточиться, а из-за ее нервозности даже мелкие недочеты превращались в ошибки. А Сеймас целенаправленно нависал над нею, третируя, насмехаясь и вынуждая косячить снова и снова. После полосы препятствий она отстрелялась так плохо, что едва не сгорела со стыда. А все потому, что он стоял над душой и критиковал каждое долбаное движение. По его словам, она в высшей мере криворукая и абсолютно все делает неправильно! Сеймас гонял её снова и снова, каждый раз цепляя, кажется, все больше! Хренов жестокий мудак! Нет, он не оскорблял её напрямую, замечания и упреки все были, вроде, по делу и профессиональны, но сказаны были таким равнодушно-ехидным тоном, что делало их в сто раз обидней любых воплей или ругани. Эмма сжимала зубы и выкладывалась по полной, но для него ничего из того, что она делала, не было достаточно. К тому времени как они закончили, Эмма была мокрой, как мышь, от пота, а в теле тряслась каждая мышца и даже не столько от нагрузки, сколько от нервов. И так и не дождалась от лейтенанта ни единого доброго слова. У неё едва хватило сил добраться до совершенно пустого в этот час душа. Хотя, вот появись здесь кто-нибудь или даже повторись прежнее секс-шоу, ей бы в данный момент было наплевать. Она была вымотана, зла, и единственное искреннее желание, заполнявшее сейчас её мысли, это как-то добраться до глотки чертова Сейма. Отец тоже не особо с ней церемонился, но Сеймас был просто чертовым садистом. Добравшись до постели, Эмма со стоном рухнула, даже не имея сил стянуть одежду. И, вроде, только закрыла глаза, как вдруг над ней раздался громогласный вопль:

— Подъем, боец Джимми! Время 5:30, и все, кроме тебя, уже на ногах! — ненавистное лицо лейтенанта, не отпускавшее её даже во сне, было первым, что она увидела, открыв глаза.

— Мне казалось, что входить без приглашения тут считается невежливым, — прохрипела она, поднимаясь.

— Я твой командир, так что знаешь, где видал эту вежливость? — рыкнул мужчина уже в дверях. — На выход, мисс неженка!

Обуваясь, Эмма скрипела зубами от злости и боли в теле и буквально вынудила себя двигаться вперед.

Следующие шесть дней слились для Эммы в какой-то смазанный кошмар. Утром они совершали многокилометровые броски, чаще всего еще и таща на себе вооружение, потом был завтрак, короткая передышка, занятия в тренажерке, спарринги, затем обед, после которого остальные были предоставлены сами себе. Но для неё свободного времени у Стального Сейма не было запланировано. Поэтому единственным удовольствием в жизни Эммы остался сон и недолгая болтовня с Пич. Странно, но через пару дней даже близнецы перестали к ней цепляться, все чаще поглядывая с сочувствием. Кирос же прямо стал смотреть на Сеймаса с четко читаемым осуждением и не заводил в её присутствии свои вечные похабные разговорчики. Если бы Эмма не настолько уставала, то, возможно, заметила бы явно заключенный между бойцами её группы негласный договор и их, вроде, незаметные, но достаточно эффективные усилия, помогающие держать всех нахальных мужских особей подальше от нее, чтобы они не испытывали и без того истончившееся до полной прозрачности терпение девушки. Единственный, кто стабильно прорывался, нагло игнорируя секретную оборону, это тот самый дерзкий Михей. Он не хамел, но не давал Эмме забыть о своем существовании ни на один день, даже несмотря на постоянное рычание на него лейтенанта. Но сама Эмма не замечала пока ничего, так как практически спала все те короткие моменты передышек, что оставлял ей Сейм. Даже во время еды Пич и остальным приходилось постоянно её встряхивать, чтобы не вырубалась за столом. Но вслух никто не обсуждал действия лейтенанта, а сама Эмма не стала бы жаловаться ни за что на свете. Только Пич наедине могла сочувствовать ей.

— Да уж, Сейм взялся за тебя конкретно! — почти печально сказала в один из дней Пич, забежав к ней перед сном.

— Просто он наверняка пытается меня убить! — буркнула Эмма, не в силах даже открыть глаза. Она почти спала, иначе не позволила бы себе даже эти высказывания. Ведь сама стремилась сюда и хотела, чтобы к ней относились так же, как ко всем, без поблажек. Кто же знал, что с желаниями нужно быть поосторожнее.