Ключевая улика - [12]
Годы без солнца дают о себе знать — Кэтлин Лоулер неестественно бледна, тело у нее мягкое, раскисшее и бесформенное, не столько из-за лишнего веса, сколько от хронического бездействия, сидячего образа жизни и недостатка движения. Груди обвисли, бедра расплылись на пластиковом стуле, притягивавшая некогда взгляды фигура так же аморфна, как и белая тюремная форма, которую носят все заключенные этого отделения. Впечатление такое, будто физически она уже не человеческое существо, а, идя вниз по эволюционной лестнице, достигла некоей примитивной ступени развития жизни, стадии Platyhelminthes, плоского червя. Кэтлин произносит свои речи язвительно, с тягучим выговором, характерным для уроженцев Джорджии и почему-то напомнившем мне ириску.
— Знаю, вы, наверное, сидите здесь, смотрите на меня и удивляетесь — мол, о чем это она толкует, — говорит Кэтлин, а я вспоминаю фотографии, включая и те, что были сделаны при ее аресте в 1978-м, после того как ее и Джека застали во время секса. — Но когда я встретила его на том ранчо под Атлантой!.. Да, я была что-то. Я могу позволить себе так говорить, потому что это правда. Длинные шелковистые волосы пшеничного цвета, пышный бюст, задница как персик, шикарные ноги, а еще громадные золотисто-карие глаза — Джек, бывало, называл их тигриными. Забавно, как проходит жизнь… Словно все запрограммировано еще в утробе матери или даже при зачатии, и ничего уже не изменить. Колесо рулетки крутится, крутится, а потом останавливается, выпадает твой номер. Вот ты и появляешься на свет, начинаешь жить… Не важно, будешь ли ты стараться что-либо предпринимать или вовсе ничего не сделаешь. Ты — то, что ты есть. Люди вокруг тебя могут лишь усилить в тебе ангела или дьявола, винера или лузера. И все зависит от вращения колеса — сделаешь ли ты хоум-ран в «Уорлд сириз» [7] или тебя изнасилуют. Все решено, все предопределено, и ничего уже не изменишь. Вы же ученая. Я не говорю вам сейчас ничего, чего бы вы не знали из генетики. Уверена, вы согласитесь — природу изменить невозможно.
— Личный опыт тоже оказывает значительное влияние, — отвечаю я.
— Можно проследить на примере собак, — продолжает Кэтлин, не слишком интересуясь моим мнением. — К вам попадает гончая, с которой плохо обращались, и она реагирует на определенные вещи определенным образом, у нее есть собственная восприимчивость. Но сама по себе собака либо хорошая, либо плохая. Либо побеждала, либо нет. Либо способна к обучению, либо нет. Я могу лишь выявить то, что уже заложено, поддержать, сформировать это. Но я не могу сделать из этой собаки ничего помимо того, для чего она рождена.
Заканчивая, Кэтлин говорит, что они с Джеком были как две горошины из одного стручка и она сделала с ним в точности то, что сделали в свое время с ней; она не осознавала этого тогда, возможно потому, что ей недоставало проницательности, хотя она и работала в социальной сфере, была терапевтом. Ее, десятилетнюю, совратил местный священник-методист, так она утверждает.
— Повел меня за мороженым, но облизывать в конечном итоге пришлось совсем другое, — откровенничает она. — Я влюбилась без памяти. С ним я чувствовала себя особенной, хотя сейчас ничего особенного в тогдашних своих чувствах не вижу. — Она пускается в красочное описание деталей своих эротических отношений со священником. — Стыд, страх. Я стала скрытной. Теперь-то понимаю. У меня не было общих интересов с детьми моего возраста, почти все свободное время я проводила в одиночестве.
Руки ее свободны, и пальцы на коленях крепко сжаты, скованы только лодыжки, и цепи звякают и скребут по бетону, когда она беспокойно перебирает ногами.
— Оглядываясь назад, как говорится, критиковать легко, — продолжает Кэтлин, — но о том, что тогда со мной творилось, я не могла рассказать никому. Обо всей лжи, как пробираешься в мотель, про таксофоны, про все то, о чем маленьким девочкам не положено и знать. И я перестала быть маленькой девочкой. Он отнял у меня детство. Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось двенадцать, а священник получил работу в одной из крупных церквей Арканзаса. Я не осознавала, когда связалась с Джеком, что делаю с ним то же самое, потому что такой меня сформировали, к такому меня поощряли, а его поощряли и формировали так, что он допускал это, хотел этого, и — о да! — он, конечно, сам этого хотел. Но теперь я это понимаю. Что называется, интуитивно. Мне понадобилось прожить жизнь, чтобы уяснить: мы не попадаем в ад, а создаем его на том фундаменте, что уже заложен внутри нас. Мы сами выстраиваем ад, словно торговый центр.
До этого момента она не называла мне имя священника. Сказала только, что он был женат и имел семерых детей, что должен был удовлетворять данные ему Богом потребности, что считал Кэтлин своей духовной дочерью, своей служанкой и единомышленницей. И это хорошо и правильно, что они были связаны тайными узами, и он бы женился на ней и открыл свою привязанность, но развод — это грех, поясняет Кэтлин ровным, бесстрастным голосом. Он не мог покинуть своих детей. Это против учения Божия.
