Ключ от Королевства - [4]

Тогда я выпрямилась. Был, конечно, риск, что меня увидят из окна учительской, и тогда ко всем моим провинностям прибавится ещё и «разорение зелёных насаждений»…

Я огляделась вокруг — и почти сразу тихо заорала.

Глава 2 Аудиенция

— Вот, ваша милость, мальчишка забрался в королевский сад. Наша вина, недоглядели. Хотя, лопни мои глаза, как он пролез? Изгородь вроде цела…

«Ваша милость» был высокий старик, одетый в чёрное. Глядя на него, я поняла, что наша завучиха — милейшей души женщина и красавица к тому же.

Тот, что меня поймал, и сейчас ещё держал мои руки заломленными за спину. В жизни никто со мной так не обращался — даже Зайцева.

— Пусти!

— Ишь ты, ещё дёргается. Так вам его оставить, ваша милость? Или уж по-простому, отодрать кнутом да отпустить?

Я задёргалась сильнее, но мужичок так крутанул мне локти, что пришлось успокоиться.

— Не выйдет по-простому, — сказала «милость» скрипучим, как ржавые петли, голосом. — Мальчишка-то непростой, издали видать… А ну, говори, стервец, чего тебе в саду надо было?

— Меня пригласили! — О том, что я вообще-то девчонка, страшно было и заикаться. — Мне дали ключ!

— Ключ от сада?

— Ключ от Королевства!

— Вот как? — Крючковатый нос «милости» описал в воздухе сложную фигуру. — Кто?

(Неон? Криптон? Ксенон? Как его звали-то?!)

— Оберон. — Я обрадовалась, что помню его имя.

Хватка того, что держал меня за локти, чуть-чуть ослабла. Видно, Оберона тут знали.

— Врёшь, — предположила крючконосая «милость». — Сторож, яблок-то он много натрусить успел?

— Не нужны мне ваши яблоки! Я к ним не прикаса… лся. Я из другого мира, у меня редкие способности, Оберон меня специально пригласил!

— Тронутый мальчонка, — с сочувствием сказал сторож и наконец-то выпустил меня. «Милость» молчала, уставив жёлтые круглые глаза.

Я посмотрела на свои руки. Остались красные вмятины от пальцев сторожа — наверное, будут синяки. Но всё это ерунда по сравнению с кнутом, который мне скоро светит!

— Я говорю правду, — сказала я, стараясь не зареветь.

Вокруг было темно и гулко. Горели факелы, продетые в крепления на стенах. Высокий потолок был закопчён до черноты. Ну где же, где наша милая учительская? Где полки с классными журналами, где наглядные материалы на верёвочных петельках?

Какого лешего мне понадобилось в этом проклятом «королевстве»?!

— Я говорю пра… хотите, спросите у Оберона… ну пожалуйста.

— И как, — спросила «милость» после долгого неприятного молчания, — как спросить о тебе, сопляк?

— Скажите, Лена Лапина…

«Милость», кажется, поперхнулась. И я поперхнулась тоже. Я вспомнила, что там, на ноябрьской дождливой улице, Оберон не спросил, как меня зовут! А вздумай спросить — я бы не сказала. Не говорю я своего имени незнакомцам.

— Как есть тронутый, ваша милость, — заступился за меня сторож. — Видно же — не в себе. Давайте, я его кнутом — так, для порядку только… И пусть себе идёт…

— Отведи в каземат, — скучным голосом сказала «милость». — Дело непростое.

Я вообще-то люблю животных. И даже мышей и крыс. Но тут их было как-то слишком много, и они вели себя нагло.

Я с ногами залезла на деревянную скамейку, она шаталась и скрипела подо мной, грозя обрушиться. В темнице не было факела, только светилось маленькое окошко. Крысы сновали вдоль стен, и казалось, что пол шевелится. А в дальнем тёмном углу лежала куча тряпок, от неё вела цепь, как шнур от телевизора, только не к розетке, разумеется, а к большому кольцу в стене. Эта куча лежала так неподвижно, что уже через полчаса напряжённого сидения то на корточках, то на коленях мне было совершенно ясно: это истлевший труп предыдущего узника.

Хорошенькие дела творятся в вашем Королевстве!

Хочу домой, мысленно взмолилась я. Хочу в кабинет директора — «на ковёр». Хочу скандал с мамой. Пусть орут Петька и Димка, пусть отчим для виду уговаривает маму быть помягче, а на деле ещё больше против меня настраивает. Даже если меня отдадут в школу для неисправимых малолетних преступников — хуже, чем в этом подземелье, наверняка не будет…

И когда я шёпотом пообещала прилюдно попросить прощения у Зайцевой — заскрипела дверь. От этого скрипа у меня слиплись в комок внутренности и очень захотелось в туалет.

На грязный пол упала полоса света. Крысы неторопливо разошлись по норам — будто для приличия. Некоторые даже не спрятались совсем: там и тут было видно, как торчат из щелей острые усатые морды.

— Выходи, — сказали снаружи.

Кроме одетого в чёрное старика («его милости»), у входа в темницу обнаружились два стражника в коротких малиновых штанах, в полосатых не то кафтанах, не то камзолах. У них были такие суровые лица, что я совершенно уверилась: ведут меня либо на плаху, либо в камеру пыток.

— Можно в туалет?

— Что?

— Ваша милость, — от отчаяния я решила подлизаться, — можно мне в туалет?

Я не ждала, что мне ответят, но процессия («милость» впереди, я между двух стражников позади) замедлила ход.

— Отведи, — сказал старик усатому стражнику (второй был без усов, зато с бородкой клинышком).

Тот взял меня за плечо — правда, не больно, а так, «для порядку», — и повёл по лабиринту коридоров.

Я потихоньку оглядывалась. Бежать тут было некуда — заплутаешь в два счета. Некоторые коридоры походили больше на щели, и стражнику приходилось протискиваться в них боком. Между прочим, мой малый рост и малый вес могли бы сослужить мне службу: на открытом месте кот всегда догонит мышь. А в лабиринте узких ходов — фиг вам!