Ключ от башни - [46]

— Ты лжешь, — сказал я.

— Он умер. Сердце не бьется, а его пульс… Пощупай сам. Наверное, он разбил череп, когда упал.

Она было приподняла его голову, поддерживая затылок, но тут же снова уронила. К ее ладони прилипла полузасохшая кровь цвета яблочной карамели. Беа показала мне ладонь.

— Вот теперь совершено реальное преступление. Нам нет хода назад, ни тебе, ни мне.

Я должен был что-то сделать, сказать что-то — сейчас же.

— Ты с ума сошла. Ты же видела, что произошло. Это была самозащита, несчастный случай.

— Вроде несчастного случая, который убил твою жену?

Я откинулся, словно получил пулю в сердце. Гнусная жидкость, поднимавшаяся из моих внутренностей, теперь вторглась в горло. Я старался сохранять ясность мысли. Поймал себя на том, что жду — жду, чтобы Беа сказала что-нибудь, что сразу стерло бы пятно, хотя и знал, что оно — нестираемо. Я поймал себя на мысли, что, быть может, в языке есть какой-то еще никогда не использованный резерв, конфигурация существительных, глаголов и прилагательных, которые в некой необходимой комбинации могли бы каким-то образом загладить роковой удар.

Если такая конфигурация и существовала, от Беа она ускользнула.

— Милый Гай, — сказала она прагматично спокойным голосом, будто мой ужас был всего лишь запоздалым сознанием опасного положения, в котором я очутился, — нравится не нравится, но кто-то должен это сказать вслух. Полиция рано или поздно начнет копаться в наших делах и разузнает о нас все, что сумеет, и случившееся с тобой и Урсулой не может не всплыть. Не берусь судить, к каким выводам они придут, какую связь попробуют установить, но могу вообразить. Даже если они примут версию событий, а она ведь включает и твою встречу с Жан-Марком, обмен машинами, удар молнии… удар молнии, Гай! Сам подумай, поверил бы ты этой истории на их месте? Для тебя это будет конец. Мы вынуждены продолжать. К тому же, — добавила она задумчиво, — смерть Саши — это, пожалуй, нежданная удача. Он ведь был единственным, кто мог бы нас выдать.

— Как ты можешь говорить о нем так? Он же был твоим любовником.

— Саша для меня никогда ничего не значил. Я же говорила тебе, что он был просто удобным средством.

— А такая его смерть просто небольшое неудобство?

— Бога ради, Гай, не поддавайся слабости теперь, когда мы уже почти у цели, теперь, когда нас всего трое.

— Нас трое?

От ее улыбки меня пробрала дрожь.

— Только ты, я и деньги. Мы сможем поехать, куда захотим, делать то, что захотим, — и так часто, как захотим. — Внезапно ее голос снова изменился. — Но, послушай, если мы не начнем действовать сейчас же, все это окажется напрасным.

— Ты сумасшедшая.

— Нет, я не сумасшедшая. Я просто стараюсь сохранять голову на плечах. До тех пор, пока никто не заподозрит, что мы были здесь, нам нечего опасаться. Саша вел жизнь затворника. На острове его никто не знает, и его труп обнаружат не через день и не через два. Ну, хорошо, когда полиция его найдет, будет задано много вопросов, они поразнюхивают, и не исключено, что положение вещей им не понравится. Но к тому времени мы с тобой будем уже так далеко, в какой-нибудь другой стране, и если нас все-таки когда-нибудь выследят, у них не будет никаких доказательств, что он умер не так, как будем утверждать мы. Он споткнулся, упал и разбил голову об острый угол комода. Просто еще один нелепый несчастный случай.

Мной овладело новое странное оцепенение, и я обнаружил, что могу смотреть на нее без малейшего волнения.

— Мое будущее меня больше не заботит, — сказал я наконец, — но я не могу позволить, чтобы ты поступила так. Все будет кончено сейчас и здесь.

Я в свою очередь встал на колени рядом с трупом Саши. Но вместо того, чтобы проверить для себя, действительно ли он мертв (хотя, кроме голословного утверждения Беа, никаких доказательств этому не было), я протянул руку туда, куда упал его пистолет — совсем чуть-чуть вне достижения его пальцев с заскорузлыми ногтями и все же — в поразительном покое внезапной смерти — таких детских, почти младенческих.

Я подобрал его и проверил, заряжен ли он. Затем, болезненно сознавая, как по-дурацки я выгляжу — но я не мог бы остановиться, даже если бы захотел, — прицелился в Беа.

Я увидел, как у нее оборвалось дыхание, будто от удара в солнечное сплетение. Неуверенная попытка засмеяться, в которой я различил и недоверчиво насмешливый изгиб губ, который постепенно сменился первыми намеками на неподдельный страх. Я продолжал целиться в нее, ожидая, что меня вдруг осенит, ожидая, как мне казалось, чтобы моя рука подсказала мне, как поступить. Потом медленно, будто совершенно против воли, я перевел пистолет с Беа на мольберт. Он замер в неподвижности, только когда холст, когда проклятый «Clé de Vair» оказался прямо на линии огня. Тогда я закрыл глаза и спустил курок. А когда снова взглянул на полотно, то увидел, что оно пробито ровно в полудюйме ниже кошелька, переходящего из руки в руку.

Беа понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что я делаю, и это дало мне время выпустить в картину еще одну пулю, которая подбила молодого дворянина и оставила дымную дырочку с рваными краями в его щегольском жилете с изображением королевской охоты. И тут Беа пронзительно закричала. Опять и опять она кричала, чтобы я перестал, и пыталась вырвать у меня пистолет, царапала мне пальцы ногтями, вцеплялась, как безумная, мне в волосы. Я был выше нее и размахивал пистолетом у нас над головами — а потому, когда я прижал спусковой крючок в третий раз, то не понял, попала пуля в цель или нет. Я видел только обезображенное страхом лицо Беа, ее глаза, мечущиеся между мной и картиной, и я слышал только ее крики — крики, которые теперь перешли в тонкое истомленное стенание: