Клятву сдержали - [22]
— Вам зачем? — с удивлением поглядывая на нас, пленных, спросила сестра.
Симон сказал ей о цели нашего прихода, попросил позвать главного врача.
Сестра вышла. Мы остались в ординаторской вчетвером. Наш конвоир стал скучать. Он зевал, смотрел в окно, часто курил. Потом посмотрел на часы, сердито покосился на нас.
Вдруг распахнулась дверь, в ординаторскую вбежала молодая девушка в белом халате. Ярко накрашенные губы, высокая прическа, подведенные брови… Я. раскрыл рот от удивления: такое видел впервые. Девушка не обратила на нас внимания, подбежала к немцу, протянула руку.
— Нила, — с очаровательной улыбкой представилась она.
Немец вскочил. Лихо щелкнул каблуками кованых сапог, потянулся поцеловать девушке руку. Она мило высвободила ладонь, села на стул у окна, усадила немца рядом. Заложила ногу на ногу, из-под халата соблазнительно блеснуло красивое колено.
Наш немец снова преобразился. Он оживился, заулыбался, придвинулся поближе к девушке, предложил сигарету. Та взяла, неумело вставила ее между пальцами, прикурила от зажигалки и закашлялась. Кашляя, она доверительно положила руку на плечо немца. Тому это очень понравилось, он придвинулся поближе.
Девушка посмотрела в нашу сторону, недовольно поморщилась:
— А вы что здесь сидите? Идите на второй этаж. Главврач вас ждет.
Мы дружно поднялись, направились к двери.
— Вег! Вег! — заторопил немец. Мы ему явно мешали.
За дверью мы еще немного постояли, ожидая, что немец вот-вот выйдет, будет нас сопровождать. Но он не выходил. Из ординаторской доносился заразительный девичий смех. Мы направились к лестнице.
— Ну и гадина! — негромко произнес Сенька. — Повесил бы…
— Это кого так? — послышался сверху строгий голос.
Подняли головы. На лестнице стоял коренастый, средних лет мужчина в белом халате. Из-под насупленных бровей нас прощупывали темные внимательные глаза. Верхние пуговицы халата были расстегнуты, под ним виднелась гражданская одежда.
— Да так… — смутился Сенька. — Между собой мы…
Симон выступил вперед, спросил:
— Скажите, как нам повидать главврача больницы? Мы военнопленные, у нас к нему дело.
— Вижу, что пленные, — ответил незнакомец и сделал несколько шагов вниз по лестнице. — Ну, допустим, я главврач.
Он спустился к нам, подошел к окну. Прислушался к смеху за дверями ординаторской, потом повернулся к нам:
— Только я вам сейчас не нужен. Вон дверь, а вон лес…
Это было настолько неожиданно, что мы стояли, но зная, что делать. А Михайлов продолжал:
— Не тяните время. Ваш конвоир может вот-вот спохватиться… Бегите! Как можно дальше. Утром вас встретят…
Он круто повернулся и неторопливо стал подниматься по лестнице. Потом наверху хлопнула дверь и стало тихо.
Первым пришел в себя Сенька. Он сорвался с места, бросился к Симону, потянул за полу рубахи:
— Что же мы стоим?! Быстрее! За мной!
Сенька первым нырнул в низенькую узкую дверь, которая вела во двор больницы. За ним протиснулся Симон, я выбежал последним. Сердце бешено колотилось: «Свобода! Свобода! Наконец-то…». Так тщательно, так долго готовились мы к побегу, разрабатывали столько вариантов, а вот — на тебе! все получилось совсем не так, как предполагали…
Выбежав во двор, мы бросились в противоположную от парадного входа сторону, мигом перемахнули штакетник и побежали к лесу. Я задыхался, не хватало сил, воздуха, сердце работало на пределе…
Но мы оказались способными на невозможное — в состоянии крайнего истощения бежали более тридцати минут. Наконец достигли леса. Петляя между соснами и березами, добежали до оврага, скатились в него и прошли по сырому дну, наверное, не менее километра. И только тогда услышали со стороны города беспорядочные винтовочные выстрелы. Наш конвоир обнаружил побег.
Как нам позже рассказали подпольщики, Ниле удалось продержать немца в ординаторской около двадцати минут. Действовала она по заданию Михайлова. Солдат становился все развязнее, и ей пришлось вырываться от него. Она выбежала из комнаты, сказав, что скоро вернется. Оставшись один, немец вспомнил про нас. Бросился к нянечке. Он тряс ее за плечи, спрашивал по-русски и по-немецки, куда мы ушли. А старенькая нянечка лишь испуганно моргала и разводила руками. Она действительно ничего не знала.
Немец бросился наверх к Михайлову.
— Где пленные?! — спрашивал он. — Куда они подевались?
Михайлов спокойно ответил, что никто к нему не приходил, никаких пленных он не видел, с утра не выходил из своего кабинета. Тогда немец бросился во двор и открыл отчаянную пальбу.
Как только затихли выстрелы, мы остановились. Бежать больше не было сил. Упали на землю, на мягкую прошлогоднюю листву, немного передохнули. Пахло разнотравьем. Медуницы розовели неподалеку на поляне. Где-то рядом, скрытый от нас мелким подлеском, журчал ручей. Я прополз несколько метров, нашел его, напился. От холодной воды заломило в зубах. Любопытная сорока уселась над головой на ветку ольхи, тревожно заверещала.
— Надо идти, — Симон с трудом поднялся, взял с земли палку, оперся о нее. — Слышите…
Деревья только недавно полностью распустились. Легкий ветерок играл в листве, сквозь которую пробивалось яркое солнце. Симон сориентировался по солнцу, стал так, чтобы оно светило в затылок, и мы торопливым шагом направились дальше в глубь леса.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
«Мемуары пессимиста» — яркие, точные, провокативные размышления-воспоминания о жизни в Советском Союзе и в эмиграции, о людях и странах — написаны известным советским и английским искусствоведом, автором многих книг по истории искусства Игорем Голомштоком. В 1972-м он эмигрировал в Великобританию. Долгое время работал на Би-би-си и «Радио Свобода», преподавал в университетах Сент-Эндрюса, Эссекса, Оксфорда. Живет в Лондоне.Синявский и Даниэль, Довлатов и Твардовский, Высоцкий и Галич, о. Александр Мень, Н. Я. Мандельштам, И. Г. Эренбург; диссиденты и эмигранты, художники и писатели, интеллектуалы и меценаты — «персонажи стучатся у меня в голове, требуют выпустить их на бумагу.
Аннотация издательства: Авторы этой книги — ветераны Черноморского флота — вспоминают о двух крупнейших десантных операциях Великой Отечественной войны — Керченско-Феодосийской (1941—1942 гг.) и Керченско-Эльтигенской (1943—1944 гг.), рассказывают о ярких страницах героической обороны Крыма и Кавказа, об авангардной роли политработников в боевых действиях личного состава Керченской военно-морской базы.P. S. Хоть В. А. Мартынов и политработник, и книга насыщена «партийно-политической» риторикой, но местами говорится по делу.
В этом уникальном издании собраны воспоминания Варлама Тихоновича Шаламова — поэта и прозаика, чье творчество стало откровением для нескольких поколений русских читателей. Детство, юность, участие в литературной жизни Москвы 20-х годов, арест, лагеря, возвращение. Кристальная честность и взыскательность к себе отличают автора этих воспоминаний. Значительная часть материала публикуется впервые.
Мясные и рыбные лавки Охотного ряда, тайны Неглинки, притоны Хитровки, Колосовки и Грачевки с грязными дворами и промозглыми «фатерами», где жизнь на грош, а любовь за копейку…Автор, прозванный современниками «дядей Гиляем», известный журналист, в живой и занимательной форме рассказывает о быте и нравах старой Москвы, подкупая достоверностью и живостью портретов и описаний, ощущением сиюминутности происходящего и сохраняя в своих очерках неповторимый аромат той эпохи.