Поморщившись от собственных слов, я в очередной раз взял пластиковую коробочку с магнитной пленкой внутри и повертел в руках. Не знаю когда, но у меня появилось желание вставить её в видик и просмотреть.
– И почему ты решил, что он хочет тебя убить? – вспомнил я начальную часть нашего разговора. Игорь как-то странно посмотрел на меня. Туманные глаза раскраснелись, шевелились губы. Видно было, что от волнения и алкоголя парень слегка "не в себе". – Я имею ввиду то, что прошло полгода как ты видел его в последний раз, и лишь теперь подумал, что он хочет убить тебя?
– А что бы вы подумали на моём месте? – в голосе Игоря послышались истерические нотки. – Он убийца. Он сущий демон. Он будет убивать, пока не убьёт всех.
– Тише, тише, – остановил я его, оглянувшись на помещение бара, в котором уже собралось много людей, и кто-нибудь мог нас услышать и посчитать полоумными. Хотя из нас двоих уже был один полоумный, и я искренне пожалел молодого парня: слишком сильные эмоциональные переживания ему пришлось преодолеть, и психика не выдержала.
Впрочем, сейчас я не уверен и в своей…
Вот и всё, что мне известно о данной истории. Остается добавить, что Пономарев вскоре после разговора со мной совершил самоубийство. Никаких прощальных записок он не оставлял. Мать Александра Миронова не смогла смириться с пропажей сына и сейчас прикована к больничной постели. Врачи говорят, что второго инсульта она не переживет. Бывшие друзья Миронова, насколько я смог выяснить, ведут нормальную жизнь студентов и ничего не подозревают.
Что касается меня, то я продолжаю работать в органах. Правда, у меня появился ряд фобий, и думаю, что если не возьму отпуск и не съезжу куда-нибудь подальше, то абсолютно точно съеду с катушек. С уважением, Игорь Николаевич.
P.S. Мне кажется, что этого небольшого рассказа вполне хватит для вашей книги. Не советую вам смотреть видеокассету с буквой "Д". Убедитесь наверняка, что готовы рискнуть собственным здоровьем.
Вечерняя, почти ночная гроза – что может быть чудесней? Притихший, оглушенный город не может уснуть и ворочается с боку на бок, кутаясь в одеяла. Даже автомобили, эти всепогодные средства передвижения, не в силах преодолеть преграду, которую создал дождь. Тысячи, сотни тысяч, миллионы водяных струй низвергаются с неба серыми стрелами; капли бьют по остывающему асфальту, забирая последние крохи тепла, лупят барабанной дробью по стеклам и карнизам, прибивают траву к самой земле, напоминая ей, кто рожден летать.
И падать.
Капли бьют по лицу, но я их не чувствую. Я не могу чувствовать. Лишь знаю, что они есть; и они помогают мне. Даже не приходится руками срывать этот последний клочок давно мертвой кожи. Дождь сам аккуратно, с точностью пластического хирурга освободит моё лицо от бесполезной тряпки.
Игорь.
Кто это? Человек, помогший мне снять с себя кожу. Я не дотянулся до спины, и он помог мне. Эта проклятая кожа сильно болела, и мне пришлось срывать её с себя большими кусками. На всём теле. Теперь у меня есть нечто более лучшее, чем кожа. Чешуя. Крупные антрацитовые чешуйки покрывают меня с ног до головы. Всполохи молний отражаются в них, водяные струи плавно но стремительно бегут по моему новому покрову. Моей броне. Моим доспехам. Ведь теперь я солдат…
Теперь я демон.
Раскаты грома распугивают всякие сны. Сны прячутся по углам, уходят в свою страну Сновидений, потому что боятся грома. Гром их убивает. А люди не спят. И это правильно: пусть не спят в эту последнюю грозу. Ведь для кого-то из них она будет последней…
И готов поклясться, кто-то так и не уснёт этой ночью.
Клянусь.
Красноярск, март – май 2003 года.