Клуб желаний - [5]

— О чем с утра пораньше призадумалась? — Дэн обнял Клаудию.

Она повернулась к нему лицом, и муж притянул ее к себе.

— Мы столько… мы так давно хотим ребенка, — пробормотала Клаудия, уткнувшись в теплое крепкое плечо. — Я уж иногда думаю… — Она не договорила.

Дэн отвел волосы с ее щеки:

— Я тоже иногда задумываюсь, почему у нас никак не получается, но ведь существует такая штука, как медицинское вмешательство. Об этом мы с тобой еще даже не заговаривали. Зачать ребенка в чашке Петри, конечно, совсем не романтично, но…

— Вообще-то, мне другое покоя не дает. Я все думаю: а если это… ну, знак, что ли? Что нам не суждено иметь детей. Или что мы еще не готовы.

— А по-моему, вполне нормальное дело — чувствовать, что ты не готов. — Дэн лег на спину. — Но мы ведь уже все переговорили: почему хотим детей, почему именно сейчас.

Глядя на профиль мужа, Клаудия вдруг подумала, что мысль завести ребенка не вызывает у него такого восторга, как ей казалось.

Он повернул к ней голову:

— Это просто хандра. Ты ведь терпеть не можешь, когда что-то делается не по-твоему.

Клаудия приподнялась на локте:

— Ты это к чему?

— А что, разве не так? Чуть что не по-твоему, ты ж становишься как… — Дэн помолчал, подбирая нужное слово. — Как нарыв. Не дотронься.

— Как нарыв?

— Ага. Вот, полюбуйтесь! Уж и губы надула.

Клаудия набрала воздуха, готовая к отпору, — и тут обнаружила, что нижняя губа у нее выпятилась.

— Что, с правдой не поспоришь? Твое счастье, что эти надутые губки просто сводят меня с ума! — Дэн перекатился на нее, придавил своим телом к кровати.

А у Клаудии слезы подступили к глазам, обожгли горло. Вспомнилось время, когда желание обрушивалось на них внезапно, как снег на голову, и секс доставлял радость, а не преследовал определенную цель. Она так любит Дэна и так хочет детей от него! Он был бы чудесным отцом. Все дети на него вешаются, обожают, когда он строит им рожи и вытаскивает монетки у них из-за ушей.

Больше всего на свете Клаудии хотелось, чтобы Дэн сам захотел стать отцом.

Он соскользнул на матрас и заглянул в лицо Клаудии:

— Не переживай.

Беспечность, с которой он это обронил, при желании можно было бы принять за безразличие. Но к чему себя накручивать? Пряча влажные от слез глаза, Клаудия прижалась лбом к груди мужа, а тот снова обнял ее и похлопывал по спине. Размеренно, рассеянно. Как младенца — чтобы тот отрыгнул после кормежки.

Снег валил хлопьями. Снежинки в полете цеплялись друг за дружку, словно в надежде облегчить встречу с землей. Они уже укрыли траву, их натиску уступали и тротуары с мостовыми, прежде сырые, а теперь припорошенные тонким снежком. Вечно мне везет как утопленнику, подумала Гейл.

За полтора месяца, с октябрьского заседания Клуба книголюбов и первого сеанса черной магии, с неба не упало ни капли дождя, ни единой снежинки, а сегодня, когда для рождественских покупок осталось всего-навсего десять дней, за окном настоящая метель, черт бы ее подрал.

Розовый куст у гаража, еще не сбросивший листья, весь в снегу выглядел странно. Неестественно. Гейл перевела взгляд на соседний двор — там все розы были загодя любовно укрыты пленкой.

Она снова обратила взор к своему одинокому жалкому кустику. Ну и ладно, чего уж теперь. Поздно. Прошлые зимы как-то пережил без ее помощи — и еще одну переживет.

В другой комнате чем-то громыхала Эмили. Спрашивается, куда Эллен смотрит? Гейл минуты считала до прихода няньки, а когда та наконец явилась, Гейл сама с превеликим удовольствием вернулась бы в детскую. Но надо отправляться по магазинам. Какой же из нее выйдет Санта-Клаус, если под ногами будет крутиться Эмили? Господи, да чем она там грохочет?

Может, она слишком строга с девочкой? Может, все ее терпение ушло на Вилла и Эндрю? На прошлой неделе, например, когда Эмили стучала картофелиной по окну, Гейл влетела в гостиную с воплем: «Не сметь тарабанить картошкой по стеклам!»

Вообще-то она не из крикливых, но в тот раз дико разозлилась. Теперь и сама никак не решит, что смешнее — эта нелепая фраза или злость, с которой она эту фразу орала.

Раньше Гейл и представить не могла, что когда-нибудь будет кричать, — ну разве что на сцене. Однако выбор был сделан в пользу школы бизнеса и рекламы, а не театра и изящных искусств. Во-первых, надежнее, а кроме того, реклама отвечала творческим наклонностям Гейл и ее авангардизму. Занималась она по-своему, не следуя никаким шаблонам и образцам, — отправилась в Аргентину и год там проучилась. Что по иронии судьбы и стало началом конца ее оригинальничания, поскольку именно в Аргентине она встретила Джона.

Гейл была по душе ее теперешняя жизнь. Нет, правда. Но бывали дни, когда с грустью вспоминалась недолгая рекламная деятельность, хромированный стол в известном рекламном агентстве, помощник на побегушках, шикарные деловые костюмы. На худой конец, она согласилась бы на толику уважения окружающих и по возможности — изредка — на свободную минутку для себя.

Снег повалил еще гуще. Ни пройти ни проехать. Еще вчера мальчики играли в песочнице, а теперь она почти скрылась под белым ковром. На шоссе будет светопреставление, на машине отправляться в город в такое ненастье страшновато. Можно бы дернуть на электричке, размышляла Гейл, но ведь еще ничегошеньки не куплено, а в руках все до дому не дотащишь. Груду китайской пластмассы, которую надо купить в магазине игрушек, ей на себе точно не донести. Сделав глоток давно остывшего кофе, Гейл хмуро покосилась на сыплющуюся за окном помеху.