Клуб «Ритц» - [59]

Мы заказали по кофе и сэндвичу. Только тогда мой друг начал разговор:

— Понимаешь, я ничего не хочу от тебя скрывать. Но мое прошлое я предпочел бы забыть. Я сделал очень много зла за свою жизнь.

— Мне все равно, кем ты был. Я знаю, кто ты сейчас. И мне этого достаточно.

— Я прекрасно понимаю, о ком ты хочешь поговорить. Но на ее жизнь оказали большое влияние мои поступки и решения, за которые мне стыдно. Лучше тебе не знать о них.

— Паша, я абсолютно ничего не знаю об Оле. Ты и представить не можешь, каково это, когда все мысли только об одной девушке, неизвестной тебе. Получить любую крупинку информации о ней — счастье для меня. Не мучай меня. Расскажи хоть что-то! Пожалуйста.

— Она стала совсем другим человеком за последнее время. Какие ее увлечения? Занятия? Как проводит вечера? Понятия не имею. Она была прекрасной девушкой, обаятельной, воспитанной. Ее ждало бы прекрасное будущее, если бы не этот проклятый клуб, — стиснув зубы, процедил он, потупил взгляд и уставился на пол. Я, следуя за его глазами, также стал всматриваться в ковролин. И ждать, что он скажет дальше. Наконец он продолжил:

— А если ты хочешь узнать, как она оказалась в клубе, то вот здесь загвоздка, так как это невозможно объяснить, не говоря обо мне.

Продолжаю рассматривать пятнышко грязи на полу в надежде, что неудобный момент пройдет, и Паша продолжит сам. Молчание затягивается. Собираюсь с духом, чтобы дрожащим голосом ответить:

— Сам решай, говорить или нет. Но я очень прошу, пожалуйста, расскажи. Мне это действительно важно.

— Хм. Хорошо. Может, ты и заслужил узнать правду.

От неожиданности я улыбаюсь, но понимая неуместность таких эмоций в данный момент, стараюсь придать лицу серьезное выражение. Паша тихо говорит:

— Все началось давно, десять лет назад. Я еще не был совершеннолетним. Подросток, чересчур надменный, с пустыми, но большими амбициями. Таким меня сделали деньги отца. Он никогда не скупился и давал почти все, что я просил, особенно после смерти матери. Она скончалась, когда мне было всего двенадцать лет. Отец очень горевал, но через год нашел утеху в объятиях шлюх. Сейчас я не могу представить, о чем он думал, когда каждый день приводил в дом новых продажных девушек. Представляешь, он не стеснялся меня и Оли! Как сейчас помню, как она, кроха, приходила ко мне и спрашивала: «Паша, эти тетеньки опять кричат у папы в комнате. Все в порядке?». Бедная мама! Видела бы она, во что превращался папа.

Мой отец разбогател в начале девяностых. Ему принадлежит большое количество углеперерабатывающих заводов. Не буду вдаваться в подробности его работы, но у него была куча чертовых денег. До смерти матери он был совсем другим. Любил маму, очень любил, зарабатывал для нас, для своей семьи. После ее смерти он изменился, бросил охоту, почти перестал общаться с прежними друзьями, как будто бы жизнь покинула его, оставив оболочку влачить бесцельное существование. Его поглотила тьма.

Работа и шлюхи — все, что у него осталось. Нас с Олей он перестал замечать напрочь. При жизни мамы он тоже не жаловал нас вниманием, теперь же мы стали для него просто людьми, живущими с ним в одном доме. Он не воспринимал нас как детей. Знаешь, как я лишился девственности? Ха. В четырнадцать лет отец положил мне в кровать девку. Она пришла ко мне в комнату и сказала: «Папа тобой недоволен. Он попросил тебя наказать!». Я был неглуп и быстро воспользовался возможностью. Она позволила с собой сделать все, на что была способна моя детская фантазия. В следующий раз, когда отец опять привел в дом девушек, я без зазрения совести попросил его, чтобы он мне уступил одну — и он, не колеблясь, согласился.

Так я рос. На школу мне было наплевать. Единственное, за кого я переживал — это за Олю. Я понимал, что она еще ребенок, и не осознает всего происходящего вокруг. Считал, что парень может жить такой жизнью, а девушка нет. Поэтому я попросил отца, чтобы он оплатил ей учебу в Англии, что он и сделал, не колеблясь ни минуты. Мне кажется, он даже не заметил ее исчезновения после того, как она покинула дом. Мои опасения должны были кончиться, так как она уехала подальше от той чертовщины. В доме остались отец, я и постоянно приходящие шлюхи. Это стало нормой. Они просто жили с нами: кто-то неделю, кто-то вообще месяц. Другие заходили на час.

Тогда я не считал их за людей: мне было плевать, кто они и почему стали проститутками. Единственное, по какому критерию я их оценивал — это то, как они могут делать минет. К шестнадцати годам у меня было столько женщин, сколько мало кто имеет за всю жизнь. Но это была грязь. Жаль, что осознание этого пришло слишком поздно. Тогда же мне хотелось идти дальше. Знаешь, с каким литературным героем я себя ассоциировал? С Дорианом Греем. Я так же, как и он, погружался в пучину разврата, ездил по Европе, посещая бордели и различные секс-общества, свинг-клубы. В одном из городов Чехии, в Брно, я попал в театр, где ставились спектакли на сексуальные темы. После все, кто хотел, могли заняться сексом либо друг с другом, либо с актерами. Вход стоил приличных денег, но я посетил все спектакли, которые там шли.