Клуб патриотов - [50]

Подошел Мелендес.

— Машина уже была? — спросил Франсискас.

Каждое утро в восемь часов тюремный фургон забирал задержанных в штаб-квартиру нью-йоркской полиции, где их регистрировали и предъявляли обвинение.

— Полчаса назад. Твоего красавчика тоже отправили.

— Так и не заговорил?

— Ни слова. Ну и что будешь делать?

— Не знаю. Сейчас загляну к Вики. Может, она что-нибудь выкопает.

— Ты знаешь, как его зовут?

— К сожалению, нет, но есть у меня одна зацепка: заявитель кое-что рассказал.

— Кто? Мистер Уолл-стрит?

Франсискас кивнул.

— Удивительно, — сказал он, — что этот парень вообще добился такого успеха. Ты видел его татуировку? «Своих не сдаем». Как тебе? Если бы я себе такое наколол, меня тут же поперли бы из офицерской школы.

— Теперь не важно, у кого что в прошлом. Важно, на что ты способен сейчас. И как ты себя держишь с другими. Посмотри, как Билли использовал свой аттестат.

Билли, младший брат Мелендеса, работал трейдером иностранной валюты в компании, офис которой находился на восемьдесят пятом этаже во второй башне-близнеце. Из тех, кто находился выше восемьдесят четвертого этажа, не спасся никто.

— Упокой, Господи, его душу, Майк.

— Аминь, — ответил Майк Мелендес. — Кстати, тебя хотел видеть лейтенант. Он у себя в кабинете, если хочешь с ним встретиться.

— Куда ж я денусь?

Как члену правления профсоюза, Франсискасу постоянно задавали вопросы о медицинской страховке, пенсии и тому подобном. Лейтенант отслужил уже тридцать лет и настроился в ближайший месяц выйти на пенсию. Поэтому вот уже несколько недель он все занудствовал о том, какую пенсию ему предстоит получить.

Франсискас едва успел удобно устроиться в кресле, когда лейтенант Боб Макдермотт вышел из своего кабинета и помахал ему рукой:

— Джонни, на пару слов!

Франсискас поднялся:

— Все еще хотите взять страховку? Не делайте этого.

Макдермотт, насупившись, покачал головой, словно и не собирался говорить о личных проблемах.

— Есть пять минут? У меня к тебе разговор.

— Вообще-то я иду в информационный отдел. Надо проверить одну зацепку.

— Всего пять минут.

Макдермотт опустил руку на плечо Франсискасу и прошел с ним в кабинет. Учитывая добродушный характер лейтенанта, это могло быть и чем-то вроде ограбления под дулом пистолета. Закрыв дверь, Макдермотт уселся за письменный стол.

— У меня тут служебная записка от твоего доктора.

— Да, был я у него на прошлой неделе, — непринужденно заметил Франсискас, но внутренне весь напрягся.

— А мне ничего не сказал.

— Чего говорить-то? Все как всегда.

— А я вот вижу, что не как всегда.

Франсискас отмахнулся.

— Да ерунда все это, — произнес он, — ну есть небольшая закупорка. Ну выписали мне кучу таблеток. Ничего страшного.

— ЭКГ не врет. — Макдермотт в упор посмотрел на Франсискаса. — Джонни, ты знаешь, что у тебя был инфаркт?

— Да не было никакого инфаркта. Просто… — Франсискас старался держаться бодро, но у него получалось плохо. В сущности, лейтенант хороший человек, хотя, наверное, ему больше подошла бы работа в офисе, а не в полиции. — По правде говоря, я и сам не знаю, что это было, — наконец сказал он. — Трудный день… сам знаешь… одним словом — работа.

— Здесь сказано, что у тебя закупорено восемьдесят процентов основных артерий. Восемьдесят! Джонни, твое сердце — бомба, и таймер уже включен. Почему ты не собираешься делать операцию?

— Операцию? — На лице у Франсискаса появилась гримаса. — Пять лет назад я бросил курить. Десять лет не пью ничего крепче пива. Да все со мной будет в порядке!

— Ты на себя посмотри: серый, как привидение, — с искренним участием сказал Макдермотт.

— Это все зима проклятая. А ты, наверное, хочешь, чтобы я выглядел как актер Джордж Гамильтон? Кстати, у тебя тоже не самый классный вид. — Франсискас отвел взгляд: было противно наносить такой дешевый удар.

Макдермотт бросил на стол папку, которая определяла будущее детектива.

— Присядь.

Франсискас сел.

— Послушай, Боб, я все объяс…

— Джон, давай не будем.

Макдермотт покачался на стуле. Они обменялись взглядами. Франсискас пожал плечами, а лейтенант продолжал:

— Я смотрел твое личное дело: тридцать четыре года в полиции плюс три в армии. Такую выслугу можно назвать карьерой. Ты будешь следующий, кого отправят на пенсию.

— И что тогда? Ты и для меня нашел работу на внеипподромном тотализаторе?

— Я бы с радостью. И ты это знаешь.

— Не трудись. Мне противно заглядывать через плечо, проверяя, не вытащил ли человек из кассы лишнюю двадцатку.

— Слушай, давай вот что: сделай операцию. Подай прошение об отставке по состоянию здоровья. Выйдешь на пенсию на четыре пятых оклада с пожизненным содержанием. Налогом не облагается. Джонни, ты сам отлично знаешь правила: ни один полицейский не допускается к работе, когда здоровье ни к черту.

— Это уже не стент, о котором говорил док, — ответил Франсискас. — Это пилой прямо посередине. Ни одному полицейскому не вернуться обратно на работу после открытой операции на сердце.

— До официального увольнения у тебя восемнадцать месяцев. Чего ты добиваешься? — Макдермотт повернулся в кресле и указал большим пальцем в сторону окна. — Хочешь умереть там?

Несколько секунд оба сидели молча. Франсискас прислушивался к шуму в участке — к щелканью компьютерных клавиш, неожиданным взрывам хриплого смеха и свисту, постоянному открыванию и закрыванию дверей. Все это смешивалось с грохотом и жужжанием живой, нужной людям организации. Он всегда считал, что быть детективом — это самая лучшая работа на свете. Ее придумал сам Господь Бог, и получилось классно.