Клуб любителей фантастики, 1959–1960 - [23]

— «Совершенствование» — самое подходящее слово, — отвечает доктор Сэм, в то Время как научная комиссия по изучению зимнего сна удаляется со своей печальной ношей.

Фрэнсис в сопровождении доктора Сэма вернулся к себе в комнату. Так как мистер Беннет после тяжелого делового дня казался несколько утомленным, доктор посоветовал ему перед сном принять ванну.

— Вы правы, ванна меня освежит…

— Безусловно, мистер Беннет. Хотите, я, выходя, отдам распоряжение…

— Незачем, доктор! В доме всегда наготове ванна, и мне даже не приходится, чтобы принять ее, выйти из комнаты… Поглядите… достаточно коснуться вот этой кнопки, и ванна тронется с места. Вы увидите — сейчас она появится, наполненная водой, нагретой до тридцати семи градусов.

Фрэнсис Беннет нажал кнопку. Послышался глухой шум, постепенно нарастающий, усиливающийся… Затем распахнулась одна из дверей, и появилась скользящая по рельсам ванна…

Но, боже… Доктор Сэм поспешно закрывает лицо руками, из ванны доносятся восклицания, выражающие стыдливый испуг.

В ванне находилась миссис Беннет, прибывшая с полчаса назад по пневматической подводной трубе.

На следующий день, 26 июля 2889 года, директор «Ирт Геральд» снова пустился в двадцатикилометровый рейс сквозь все отделы своей газеты. А впрочем, когда тотализатор закончил подсчет, прибыль за истекший день возросла на пятьдесят тысяч по сравнению со вчерашней.

До чего же выгодное ремесло — ремесло журналиста в конце двадцать девятого века!

А. Викторов, инженер ГРОЗНЫЙ МИ-БЕМОЛЬ

Научно-фантастический рассказ

Техника — молодежи № 7, 1959

Рис. Р. Авотина

На этой высоте не хватало воздуха. Мы поднимались очень медленно, тяжело дыша. Анероид показывал пять тысяч метров над уровнем моря.

Глубоко внизу, невидимая нам, глухо ревела, перекатывая глыбы камня, буйная вода тибетской реки Нуцзян.

Мы шли налегке по узкой горной тропе гуськом, нога в ногу за старым проводником Солованцю. За нами следом подымались осторожные тибетские яки с изыскательским снаряжением на спинах.

— Ну и дорожка в небесах! — проворчал топограф Максимов и остановился, переводя дух, на крохотной каменистой площадке.

Я, Ли-цзян и радист с удовольствием последовали его примеру. Проводник обернулся на оклик Ли-цзяна, и на его коричневом морщинистом лице появилось подобие улыбки. Он что-то сказал и показал направо рукой. Ли-цзян перевел: — Большие горы впереди, а над ними главным — старый горный дед Цюйершань с седой головой. Сердитый дед, пройти перевал скорей надо.

Солованцю сосредоточенно смотрел, не мигая, вдаль, и вся его сухая, как осеннее дерево, фигура торжественно выпрямилась. Впереди расстилалась панорама, подавляющая своим величием.

За целью гор подымалась седая от снежной пелены острая вершина Цюйершаня. Она серебрилась в лучах заходящего солнца и, казалось, была близка. Темные скалы неясным пьедесталом теснились под ней. Между скал плыли клочья белесых облаков.

Солованцю тронулся с места, не дожидаясь сигнала, и мы поплелись за ним.

Стемнело, когда проводник подвел караван к ущелью, рассекавшему скалы, которые нависали над тропинкой. Здесь был наш очередной пункт нивелировки трассы будущей горной тибетской дороги. Хао-дун, радист, разгрузил яков, сняв вьюки с аппаратурой, а остальные принялись готовить лагерную стоянку под естественным каменным навесом из сланцев.

Сон в горах среди скал недолог. Утром мы проснулись от звуков музыки. Это Хао-дун настроил приемник, добавил усиление, и в разреженный воздух понеслись звуки рояля. Мощные аккорды прелюда Рахманинова, усиленные эхом, звучали необычайно громко. И долго-долго, уже после того как радист перешел на переделу и прием служебных радиограмм, нам казалось, что мы слышали перекаты грозы в горах.

Ли-цзян был страстным любителем классической музыки. Он считал, что миниатюрный магнитофон не так уж отягощает багаж изыскателей, чтобы отказаться от удовольствия в часы отдыха наслаждаться любимыми мелодиями. При наличии мощного полупроводникового радиоприемника, который всегда сопутствовал дальним экспедициям и отрядам, такое желание удовлетворить было довольно просто.

Рекогносцировка окрестностей показала, что будущую трассу дороги преграждают выступы скал, сложенных различными породами. На сотом пикете ясно различались круто наклоненные пласты черных слюдистых сланцев, таких же, как и на нашей стоянке. Они напоминали своим строением слоеные пироги с подгоревшей коркой. Роль корки играл верхний пласт, отделенный выветриванием.

К концу дня мы вернулись на стоянку, и радист передал в экспедицию радиосводку, а затем включил магнитофон. Полилась мелодия Глинки. Глубокому, рыдающему звуку виолончели вторил голос: «Уймитесь, волнения страсти…» Звуки разрастались, их тон стал низким до предела; виолончель уже не выпевала, а мощными раскатами несла мелодию в ущелье. Казалось, воздух настолько вибрирует, что и скалы насыщены звуками романса.

Ли-цзян замахал руками, подавая радисту знаки прекратить передачу.

Мелодия оборвалась на самом низком тоне, и на мгновение воцарилась тишина. Но почти сразу в тишину врезался какой-то шуршащий звук, не похожий ни на что слышанное ранее. В долю секунды шуршание превратилось а скрежет. Грохот обвала покрыл собою в финале все звуки. Это обрушилась нависающая, как крыло птицы, «подгоревшая корка» сланца. Она соскользнула с наклонного пласта и, промчавшись почти у нас над головой, упала и раздробилась на множество плиточек.