С такими мыслями она уснула.
* * *
Ночью, в сонном видении, явилась к ней св. Дева.
Богоматери сопутствовали многие отроковицы столь же юного возраста, как Муза. Одежды были на них светлые и прозрачные, лица их были веселые и радостные, движения их были мягкие и легкие, и от всех от них исходил свет золотисто-розовый, как первый блеск утренней зари на небе.
И св. Дева кротчайшим голосом, в котором Музе почудились звуки слышанной мелодии, спросила отроковицу:
— Не желаешь ли ты жить вместе с нами, Муза? И всегда следовать за Мною?
И Муза ответила Ей:
— Весьма желаю, Госпожа моя.
Св. Дева наклонилась к ней и простерла над нею руку.
— Воздержись же в таком случае от плясок, Муза. Ибо не пройдет и тридцати дней, когда ты вступишь в царство Мое, присоединишься к лику этих отроковиц и познаешь музыку небесных далей и пляску неземную.
И св. Дева исчезла.
Муза осталась одна.
Долго не могла придти в себя, а когда пришла, глубоко задумалась.
Она отправилась наутро в храм, но уже звуки земной музыки, даже густые, полные звуки дивного органа не удовлетворяли ее больше и казались ей грубыми. Ее слух утончился, ей хотелось услышать музыку небес, которую она представляла себе необычайно прекрасною. И, выйдя из храма и взглянув на танцующих в ограде его на зеленой лужайке девушек, своих подруг и сверстниц, она отвернулась, чтобы не видеть их хоровода. До того показались ей тяжелыми и неуклюжими земные пляски.
— Муза-плясунья! Что же ты не идешь к нам в хоровод? — кричали ей отроковицы.
Но девушка быстро закрыла голову и еще быстрее направилась к дому.
* * *
Увидя такую перемену в жизни дочери, родители Музы обеспокоились и весьма удивились.
Они спросили у нее о причине перемены, и девушка поведала им о своем сне, о посещений св. Девы и о своем обете.
При наступлении двадцать пятого дня после явления Богоматери отроковица впала в тяжелую болезнь. Голова ее пылала, как в огне, и она лежала в доме родителей своих в полном беспамятстве.
На тридцатый день услышала она в тревожном видении сладчайший голос:
— Муза, иди за Мною.
И Муза ответила тихим голосом:
— Иду, Госпожа моя, я готова.
И в день шестнадцатый весеннего месяца Мая Муза ушла с земли в небесные дали, в воздушные чертоги св. Девы.
* * *
И пока душа ее возносилась к чертогам неба, она вспоминала свою земную жизнь.
Вспомнила, как она сшила себе грубое одеяние, как построила в глубине родительского сада шалаш из ветвей, как бичевала себя и как заставляла себя днями лежать без движения, когда душа и ноги требовали плясок. И достаточно было запеть птице в ветвях дерева, как ноги Музы начинали двигаться и желание пляски, желание безумное, неудержимое, овладевало ею.
Тогда отроковица позвала брата своего и приказала ему сковать ее ноги.
И все окружающие удивлялись этой перемене, случившейся с нею, а родители гордились ее подвижничеством и святостью.
И слух о ней разнесся далеко по окрестностям, и стали приводить к ней девушек, страдавших ногами или неуклюжестью, и стали просить у нее помощи. И все, которых касалась она, приобретали исцеление, красивую и легкую походку, какой обладали городские танцовщицы.
Вспомнила она, как тридцать дней пролежала на сухих листьях без движения и с безумно-страстной тоской глядела сквозь ветви шалаша в синее небо и как казалось ей, что она видит там, за этим лазоревым пологом, походившим на мантию Богоматери, золотые подошвы блаженных дев, водящих надзвездные хороводы под чудесные звуки неведомых арф.
И еще вспомнился ей светлый майский день ее кончины.
Она сняла с себя грубую одежду и попросила облечь ее исхудавшее тело в серебристый брачный наряд. И все дивились ее худобе, прозрачности ее кожи, легкости ее тела.
Казалось, облачко лежало на ложе мха и листьев, облачко, спустившееся с неба; облачко, а не девушка.
И еще вспомнился ей последний час ее земной жизни. Благоуханный сад наполнился звуками. Таинственно и чудесно зашумели листья в саду, будто пели тайную песню ей одной, одной только ей. И ветви разукрасились цветами, и ярко зацвели мирты и гранаты, и весь дерн покрылся свежими, яркими цветами и по саду вместе с розовым светом разлилось благоухание, как будто все цветы безмолвными, благоухающими голосами запели хором священный гимн.
И в это мгновение порвалась цепь, которой скованы были ноги отроковицы, и серебряный звон разнесся по саду. И помнилось ей, что небо над головой ее разверзлось, и увидела она там, в голубой глубине, бесконечные хороводы пляшущих дев, освещенных лучами необычайного солнца.
И воспарила она к нему, легкая и прозрачная, как серебристое облачко, веселая и свободная, как птица.
И вот теперь вихрем несется она туда, в неведомую даль, освобожденная от тяжести тела, от всех земных пут. И уже бестелесные ноги ее, внимая ритму божественной песни, готовятся к пляске, и радуется душа ее, так долго лишенная пляски.
С днями земного лета совпадало на небе время больших торжеств. Хотя там, среди серебряного эфира и золотых облаков в сиянии ликующего солнца, не было времен года, а вечно царило весеннее благорастворение воздуха, но небесный праздник приурочивался к светлым дням св. Троицы.