Клоун Шалимар - [153]
— Мне стыдно вас так принимать, — сказала женщина, наливая им горячий солоноватый чай. — Когда-то нам было чем гордиться, но теперь нас лишили даже этого.
— Они еще здесь? — крикнул старик из своего угла. — Зачем ты с ними говоришь? Скажи, чтобы убирались и дали мне спокойно умереть.
Женщина с закрытым лицом не стала извиняться за грубость мужа.
— Он устал жить, — спокойно сказала она. — Смерть жестока еще и тем, что отбирает у нас детей, крадет мужчин и женщин в расцвете сил, но не спешит к старику, хотя он каждый божий день просит ее прийти.
Вскоре после ширмальских событий, повлекших за собой смерть стального муллы Булбула Факха, его соратники ночью вошли в деревню, вломились в дом Ямбарзала, стащили его с постели и тут же, на месте, учинили над ним свой суд. Как деревенского старосту его и в его лице всю деревню обвинили в содействии индийской армии, в предательстве веры предков, а также в том, что он запятнал себя нечестивым занятием — устройством пиров — и тем самым способствовал распространению чревоугодия, неумеренности и разврата. Его заставили опуститься на колени и объявили, что если в течение недели он и его односельчане не прекратят заниматься неугодным исламу делом и не встанут на путь благочестия, то их всех перестреляют. Когда Ямбарзал, стоя на коленях, почувствовал прикосновение ножа к своему горлу и дула автомата к виску, он перестал видеть, то есть ослеп от страха в буквальном, а не в переносном смысле слова. После этого женщинам деревни не осталось ничего другого, как смириться и надеть буркхи. В течение девяти месяцев закрывшие лица женщины Ширмала упрашивали боевиков сохранить Ямбарзалу жизнь. В конце концов те смягчились: он был приговорен к домашнему аресту; однако его предупредили, что, если когда-нибудь он возьмет заказ на нечистый пир из шестидесяти шести перемен максимум или даже на более скромный — из тридцати шести перемен минимум, ему отрежут голову и заставят всех жителей съесть ее с овощами и рисом.
— Расскажи ей все как было, — язвительно прошипел слепой Бомбур. — Посмотрим, как она тогда порадуется, что заявилась.
Наутро после того дня, когда в Ширмале, в бывшем доме братьев Гегру, вместе со своими соратниками был уничтожен мулла Булбул Факх, Хасина обнаружила, что клоун Шалимар так и не вернулся. Не было и пони, которого он одолжил у хозяев. «Если парень жив, — подумала Хасина, — то, похоже, всем надо быть настороже, потому что такой, как он, обязательно заявится, чтобы свести счеты. Ей вспомнилась легкость, с которой он в юности выполнял кульбиты на проволоке; присущее ему удивительное чувство невесомости, когда казалось, что он идет не по проволоке, а по воздуху. Ей трудно было представить, каким образом тот светлый мальчик мог превратиться в беспощадного боевика. Через сутки прибрел голодный, но целехонький пони, но Шалимар исчез. В ту же ночь Хасина увидела сон. Он так напугал ее, что она торопливо оделась, завернулась в теплую накидку и засобиралась в дорогу, отказавшись говорить мужу, куда направляется.
— Лучше не спрашивай, — бросила она уходя. — Все одно я не найду подходящих слов, чтобы описать то, что наверняка увижу.
Когда она добралась наконец до хижины прорицательницы Назребаддаур на лесистом склоне холма, где все последние годы прожила Бунньи Номан, то открыла для себя, что раздувшаяся, облепленная роем мух реальность не идет ни в какое сравнение с самым жутким ночным кошмаром. «Все мы не без греха, — мелькнуло у нее в голове, — и все же тот, кто правит этим миром, безмерно жесток: слишком высокую цену он заставляет нас платить за грехи».
— Мои сыновья принесли ее с холма, — сказала она дочери Бунньи, — и мы похоронили ее как положено.
Она подошла к материнской могиле, и с ней что-то произошло. Могилу устилал ковер из весенних цветов. Это было скромное захоронение, одно из многих на старом кладбище на окраине деревни, недалеко от того места, где разросшийся лес поглотил остатки мечети Стального Муллы. Она опустилась на колени и вот тут-то почувствовала, как в нее вселилось Нечто — быстро и решительно, словно, затаившись под землей, только и ждало ее прихода. Она не знала, что это такое, не могла дать ему названия, но это Нечто обладало силой, и она сразу это поняла, потому что почувствовала себя готовой ко всему на свете. Она подумала о том, сколько раз умирала ее мать, сколько раз убивали ее мать при жизни. Теперь ей стала известна вся история матери. Закутанная в черное старая женщина рассказала ей о более молодой, той, которая в белом саване лежала под землею. Ее мать оставила позади прежнюю жизнь ради счастливого будущего, и, хотя она думала, что это начало новой жизни, оказалось, что это конец. Это была ее первая, малая смерть, но впереди ее ожидали и другие — одна другой страшнее: несостоявшееся будущее, отказ от ребенка, возвращение с позором в родную деревню. Она представила, как мать стояла одна в кружившей пурге, а люди, с которыми она выросла, смотрели на нее словно на выходца с того света. Они тоже убили ее, даже обратились к властям и убили ее своими подписями, удостоверенными печатями на документе. А в это же время в другой, далекой стране женщина, чье имя она больше никогда не произнесет вслух, убивала ее мать своей ложью, убивала ее, еще живую; ее отец подтвердил эту ложь, так что и он принял участие в убийстве. Дальше — существование на холме, долгий период смерти при жизни. Смерть кружила вокруг нее, поджидая своего часа, и он настал, — смерть пришла к ней в маске клоуна. Человек, убивший отца, убил и ее мать. Ледяная глыба сведений легла на ее сердце, и что-то вошло в нее и сделало ее способной совершить невозможное. Она не оплакивала мать ни тогда, давно, ни теперь, хотя поверила, что ее мать умерла, когда та была еще жива, и убедила себя, что мать жива, когда той уже не было на свете. Что ж, теперь пришло время согласиться с тем, что мать действительно умерла, и никто больше не сможет убить ее еще раз. «Спи, мама, — мысленно сказала она, стоя у могилы. — Спи, только пускай тебе не снятся сны, потому что мертвому может присниться только смерть и, как бы он ни старался, ему не дано очнуться и стряхнуть с себя кошмарный сон».
