Клон-кадр - [56]

* * *

На автобусной остановке — гвалт, толкотня. Кто-то орет не до конца сформировавшимся голосом. Голос похож на стекло — он так же режется.

Откуда-то из под стада человеческих ног, в испуге разлетающихся (прыжками) в разные произвольно выбранные стороны, на нас выкатывается половина человека. У половины человека отсутствуют ноги и одна кисть. Вторая кисть в наличии: ногти грязные, красные и искусанные. На заднем плане — опрокинувшаяся инвалидная коляска.

О половине человека: она лет на десять младше меня. А может быть, лет на десять младше Клона. В случаях с такими персонажами всегда трудно определить возраст, потому что их лица от рождения сивушные, раздутые и испитые. Такие, покрытые коростой и болезнями. Москва-2***, уличный попрошайка, типичный вариант.

Уличный попрошайка — вернее, половина уличного попрошайки — передвигается на своих полутора руках, уродливо опираясь на эту неустойчивую, похожую на Пизанскую башню наклонную конструкцию и перекидывая вперед искалеченное тело. Из всего стада человеческих ног он выбирает (почему-то) наши четыре. Потом — переводит взгляд выше и в конце концов встречается с нашими глазами. Все происходит за доли секунды.

— Бля, — орет половина попрошайки тем самым несформировавшимся голосом-стеклорезом. — Пи…дят! Скажите им! Они меня пи…дят!

Калека прячется за нашими икрами, как маленький ребенок за стволами деревьев. Единственный на его теле указательный палец выглядывает у меня из-под колена. Он устремлен на двух примажоренных полугопников чуть больше двадцати. Знаете, есть такая категория людей — из тех, чьим родителям удалось наколбасить денег и подняться в спальном районе, но перевоспитывать деток в соответствии с традициями обеспеченных папиков уже поздно, поэтому даже на лекциях в МГИМО они общаются при помоши пальцев и слов вроде «ептыть» и «пацанчик». Они в нерешительности притормаживают: видно, что они действительно гнались за инвалидом.

Без раздумий пинаю одного из них в грудь, чуть выше солнечного сплетения. Очень плохой удар. Я думал согнуть его по центральной оси, а он всего лишь отлетел на метр и схватился за кости. Простой ушиб и никакого вреда здоровью.

Второй (синхронно с первым) тоже отскочил на такое же расстояние. Выражение лица (у обоих): растерянное.

— Он сам начал, — лепечет второй. — Он залез мне в барсетку… там, на остановке.

Первый поддерживает:

— Браток, бля. Мы всего лишь хотим забрать у него свои бабки. Хорош, браток.

Половина человека: выскакивает у меня из-под ноги, в несколько прыжков подлетает (стелясь по асфальту) к опешившим полугопникам и, опираясь на увечную руку, здоровой пытается дотянуться до их яиц. Они по очереди отпрыгивают, но ударить в ответ не решаются.

— Уе…у, на х…! Суки, блядь! Гандоны! Пииии-дооо-рррррры! — уже не визжит, а фрезой вгрызается в воздух голос половинчатого калеки. То, что написано у него на лице, я видел в лучшие моменты футбольных махачей на лицах немногих реальных бойцов, ошиваюшихся среди всей этой фанатской пи…добратии.

Я видел это на лице того осетинского быка. А также на лицах «Мясников», когда они его месили.

С той лишь разницей, что этот калека не имел никаких шансов. У него почти не было конечностей.

— Я же говорю, блядь! Смотри! — орет, отскакивая, один из полугопников.

Я понимаю, что именно так оно и было. Так, как они говорят. Что меня только что использовали и развели, как лоха. В тот момент, когда осознание этого факта выкристаллизовывается в четкую уверенность, калека отработанным движением — практически в два касания (земли и коляски) запрыгивает в свою колесницу, заботливо поднятую с асфальта кем-то из сердобольных пассажиров с автобусной остановки. Мы все четверо стоим в мини-ступоре, а калека с бешеной скоростью скатывается вниз по Тверской.

Через десяток метров коляску подхватывают за поручни руки точно такого же оборванца, только экипированного надлежащими человеку конечностями. Теперь они вместе стремительно ускоряются и через пару секунд полностью растворяются в послеполуденном человеческом месиве, которое официально называется Тверской улицей.

— Блядь! — На глазах одного из гопников чуть ли не слезы. — Там была кредитная карточка. На х…я ты вписался, братишка?

На моем месте он бы тоже вписался. Если бы, разумеется, не переконил. Расчет красивый и точный. Уличное НЛП: бить на жалось вкупе с элементарной нехваткой времени на осмысление ситуации. «Быстро, как рок-н-ролл». Так говорил Патрик Суэйзи в «Брэйк-пойнте».

Я хочу сказать: не удивлюсь, если окажется, что этот калека — апологет каттинга, который избавился от конечностей специально. Ради бизнеса. Нехитрого, но своего.

Когда я пытался быть хорошим главой семейства, это привело к разводу и краху иллюзий. Когда я пытался быть хорошим христианином, это привело к потере остатка религиозности. Когда я пытался быть хорошим редактором, мне приходилось подписывать в тираж 80 процентов откровенного дерьма. Когда я попытался быть просто справедливо настроенным прохожим, случайным свидетелем уличного инцидента, благородно вставшим на защиту меньшего брата-калеки, — тогда меня использовали и развели. Всякий раз, когда я пытаюсь сделать что-нибудь правильное, результат получается извращенным и вывернутым наизнанку. Так бывает всегда, когда вы пытаетесь быть лучше, чем вы есть на самом деле.