Клон-кадр - [48]

— Пока не протрезвеет, он будет гордиться этим, — констатирует Клон. — Он будет думать примерно так: «Как здорово, что во мне еще осталась доля молодежного раздолбайства и похуизма. Все-таки fuckовская закваска — это fuckовская закваска, которую не выветришь ни карьерой, ни солидностью».

Я согласен с Клоном. Полностью согласен. Может быть, лысяга даже будет обсуждать это с остальными. Со всеми теми, кто в течение сегодняшней встречи выпускников присоединится к Тайному Братству Обоссавших Стену.

Пресловутая «закваска»: иллюзия собственной непогрешимости. Когда жизнь изъест вас со всех сторон, обгрызет, как яблоко, превратит в неинтересного и скучного персонажа — однояйцового близнеца всех остальных, всех тех, кого вы каждый день видите в метро и на улицах, — она будет вашим скелетиком в шкафу. Извлекаемым редко и чаще всего по пьяни. Частицей того, кем вы были когда-то, призванной подвигнуть вас к беспонтовому самоубеждению: я еще могу нажраться на памятнике и оросить стену мочой, значит, не все так плохо.

Музейным экспонатом, лоскутком на память. Этаким раритетным авто, пылящимся в гараже и раз в год выползающим на свет божий для того, чтобы принять участие в фестивале «Автоэкзотика». Когда на Тушинском аэродроме выстраивается колонна из таких вот раритетов, в неокрепших умах и в самом деле может возникнуть иллюзия пороха в пороховницах. Иллюзия того, что «мерин» из наследства Третьего рейха до сих пор представляет собой то, чем он был в эпоху Второй мировой. Что он — не латаный ветеран, а все тот же символ мощи империи… Глупо.

Пьяные крики — все веселее, а от толпы отделяется еще одно существо. Женского пола. Относительно не старое и очень даже ничего. Всего на несколько лет постарше нас, деловой костюм (строгая юбка выше колена, довольно впечатляюще облегающая хорошо сохранившийся зад), волосы — в небрежный пучок (парикмахеры постарались) плюс локон страсти, выпавший из общей кучи то ли случайно, то ли в угоду художественному мышлению какого-нибудь гомосека из женского зала парикмахерской «Жак Дессанж» (от трехсот рублей за «спортивную стрижку под машинку»). Ноги: стройные, загар. Лицо: снова загар, вряд ли искусственный.

Самое удивительное, что она идет к нам. Во всяком случае, по направлению к нам.

— Ты бы такую откатал, Клон?

— Не пори чушь. Я женат и люблю свою жену.

— Да ладно!

Мадам: приближается теперь уже однозначно к нам. Дорогие каблучки вдавливаются в плешивый газон, попка барражирует из стороны в сторону. Я подумал, что, может быть, сегодняшний вечер (после шоу, разумеется) удастся провести с пользой и приятностями (если, конечно, семейный парень Клон не опередит меня в каком-нибудь женском туалете или в аудитории — все может случиться, когда местные выпускники вспоминают молодость, они на многое согласны).

Когда девушка подошла поближе и навела резкость на мои руки, она остановилась как вкопанная. Может, следы драк кого-то и возбуждают, но не таких вот аккуратных выпускниц престижных институтов. Однако, поразмыслив с пару секунд, она сочла меня не опасным. Тем более что разворачиваться и идти назад уже было поздно: иначе она выглядела бы глуповато.

С меня она переводит взгляд на Клона (Клон: поправляет бейсболку, натягивает ее даже не на глаза, а на подбородок; очков — нет). Сомнений не остается: она шла не к нам, а к нему. Что, впрочем, не очень меня расстраивает: так уж получилось, что изначально половина всех женщин, которых мне привелось поиметь, преисполнялись симпатией не ко мне, а именно к Клону: даже когда он был обычным раздолбаем, а не популярным писателем, я не составлял ему даже намека на конкуренцию (хотя бы в силу внешних данных). Как мне потом удавалось вытаскивать их практически у него из-под члена и переманивать на свою сторону, я сам до сих пор не понял, но такое случалось с завидной периодичностью. Не всякий раз, но все же.

— А мы вот стоим с коллегами и думаем, вы это или не вы, — начала дамочка, соблазнительно (с ее подвыпившей точки зрения) улыбаясь. — И вот я решила подойти и спросить.

— Конечно, я — это я, — не стал спорить Клон. Реакция нашей собеседницы меня поразила: она запрыгала на месте и захлопала в ладоши. Как будто таким образом она могла скинуть десяток лет и закосить под дурочку-третьекурсницу.

— Да, да, это он! — прокричала она в сторону «коллег», вяло повернувших в нашу сторону фиолетовые физиономии. Потом переключилась опять на Клона: — Теперь я узнала ваш голос. А вы что, разве тоже здесь учились?

— Да нет в принципе, — пожал плечами Клон. — Я здесь пил. И курил дурь.

— Ой, кто здесь только не курил дурь! — восторженно прыснула наша новая знакомая. — Кто здесь только не пил!

— А как вас зовут, милая девушка? — вмешался я.

— Наташа. Девяносто первый — девяносто шестой, факультет спортивной журналистики.

Я спросил:

— Скажите, пожалуйста, милая Наташа, девяносто первый — девяносто шестой, факультет спортивной журналистики. Что привело вас сюда, в общество этих лысоватых людей, которые писают на стену и дурачатся несоответственно возрасту?

Самое интересное, что она начала отвечать вполне серьезно. Наверное, она подумала, что я не умею читать надписи на баннерах. Она сказала: