Клон-кадр - [21]

— А вот странно, — констатировал Лабус, повтыкав немного (Петров в это время наполнял водкой новую порцию пластиковых стаканов, а Восканян полоскала под средней напористости струей непонятно откуда появившиеся яблоки на закуску). — Я думал, там движуха какая-нибудь будет происходить — ну там, краны всякие, люди, шпиль снимающие, и типа того. А там — тихо, как на кладбище. Вообще никого нет. Пусто.

Бинокль пошел по кругу — «да, да, это странно, вообще пи…дец как странно» — и в конце концов дошел до меня. Сквозь неправдоподобно мощные линзы в мои глаза бросилось все это нелепое нагромождение теней, анфилад, колонн и окон-гелеоматик. Впечатление сумбурного абсурда не улетучилось — оно осталось таким же, как при первом взгляде сквозь автобусное стекло. Я поднимал в сотни раз усиленный оптикой взгляд выше и выше — через сотни разрозненных, казалось бы, но вместе с тем странным образом слепленных воедино этажей-строений, этажей-ярусов и просто этажей — ив конце концов достиг крыши. Она походила на марсианский пейзаж: свежий нетронутый гудрон (гектары гудрона), подсвеченный все еще утренним солнцем цвета гнилого апельсина и приправленный полагающейся индустриальному кадру дымкой пром-смога.

И девственное отсутствие всякого действия, абсолютный ноль движений.

Ни залетно-случайной птицы, ни оборванного провода, качающегося под напором высотного перемещения воздушных масс. Ни соринки, ни бумажки, перекати-полем бороздящей крышу от кромки к кромке. Ничего.

Вообще ничего. Зеро.

А в самом дальнем углу плоскости гнездились два последних этажа всей гигантской тортильи. Точнее — двухэтажный фахверковый домик из средневековой Европы.

Непропорционально малый по сравнению со всеми предыдущими ярусами. Выставленный не по центру строения, а вопреки всем законам геометрии и в пику любым, даже мало-мальским, чувствам стиля. Вопреки любой логике в целом и предметно-пространственной в частности.

Фахверковый домик из средневековой Европы вылупился на меня необжитыми черными глазницами. Они были похожи на глазницы Петрова, Кикнадзе, Лабуса и наши с Клоном. На глазницы всех Бывших.

— Однако, — только и смог проговорить я, передавая бинокль далее по кругу (Клону). — Однако, блядь.

Я настроил «Зенит» и сделал несколько панорамных кадров — прямо отсюда, через стеклянную стену. Больше снимать не имело смысла: панорама — она и есть панорама, чисто информативное фото. Да и плюс еще дымка, как ни крути.

Когда Клон досмотрел в бинокль, все чокнулись и выпили. Я чокнулся по очереди с каждым, кроме Клона, а он (соответственно) — со всеми, кроме меня. Уже два года (или около того) у нас такой ритуал: при случайных встречах, которые, как ни крути, время от времени происходят в тесном пространстве города Москвы, мы не пожимаем друг другу руки, не чокаемся и так далее. Избегаем всяческих контактов (физических). А в остальном — делаем плохую мину при плохой же игре: здороваемся, отвечаем на простые вопросы и разговариваем на общие темы.

Слава богу, не о погоде. До этого пока не дошли, хотя, думаю, это дело времени.

Так надо. Мы оба так считаем. Все это призвано подчеркнуть взаимное презрение при номинальном отсутствии претензий.

Потом каждый из нас съел по кусочку зеленого яблока, потом — выпил по новой дозе водки, потом съел еще по кусочку яблока. А после этого мы с Клоном попрощались (за руку, по очереди, со всеми, кроме Восканян, с ней — кивком) и вышли вон.

Забыл сказать о Клоне: это единственный в мире человек, который знает меня прошлого. Который помнит меня грезящим об идеальном убийстве. О благородной мокрухе без определенного адресата, но с конкретной аннотацией, в конкретной упаковке.

Это третья причина никогда не встречаться с бывшими друзьями. Они слишком много о вас знают — пусть даже о вас в прошедшем времени (это ведь все равно вы, вам от этого никуда не деться). Вся эта теснота отношений, вся братская любовь-дружба-жвачка, от которой вы раньше морально оргазмировали и на которую молились, когда больше молиться было не на что — все это теперь идет вам во вред. Теперь взаимная открытость и прочитанность напрягает. Те, кем ваши бывшие друзья являются сегодня — вовсе не тот контингент, который вам хотелось бы запустить в свой самый-самый deep-inside, но они уже там, внутри. Они прописались у вас в печенках, вместе с кровью поселились на ПМЖ в ваших венах. Вы можете полностью очиститься от алкоголя или наркотиков, но вам никогда не вывести из организма бесчисленные темы и тени из прошлого. О них можно разве что на время забыть, если они не маячат в кадре.

Правда, Клон кое-чего не знает обо мне теперешнем. Он не знает, что я до сих пор этим грежу. Что до сих пор иду к этому — мелкими шажками, детскими классиками, перебежками, но все же приближаюсь. Что мне вовсе некуда спешить с этим идеальнейшим.

Все дело не в количестве, а в качестве. Одного, но правильного будет достаточно.

* * *

Там, во Владикавказе, все чуть было не свершилось. Все эти многолетние тренировки, декалитры пота, выделенного и впитанного в пол увешанного грушами подвала на Новинском бульваре (внутренняя сторона Садового кольца, если это кому-нибудь интересно). Все прочитанные книги, уличные махачи, шрамы, вывихи, синяки и гематомы чуть было не обрели высший смысл.