Клокочущая пустота - [172]

Он мучительно старался восстановить цепь событий: неистовая погоня по дорогам Франции, в альпийском ущелье; подъем под пулями гвардейцев, подорвавший усталое сердце учителя; диковинная башня и люк, у которого упал учитель; круглое помещение с окнами, не выходящими наружу; аутодафе, из пламени которого взлетела ракета Тристана, которую Сирано предложил опустить в Новой Франции; и наконец, приземление ее именно в Новой Франции и потом раздирающее душу горе потери учителя с так и не оправившимся усталым сердцем!

Но было ли на самом деле все, что «привиделось» Сирано между взлетом и посадкой ракеты?

Лежа в вигваме, Сирано не в состоянии был это решить. Но он и не мог отказаться от воспоминаний о пейзажах Солярии, о мудрой Ольде, о горячо и нежно любимой Эльде! Но… если они с Тристаном побывали там, разве та же Ольда не исцелила бы его усталое сердце? Разве отпустила бы его на Землю, чтобы он сразу погиб бы там?

Мучимый этими вопросами, Сирано выздоравливал, не зная, как ему отблагодарить приютивших его индейцев.

Случай помог ему оказать услугу Медвежьему Когтю, как звали его спасителя, который едва сам не погиб от когтей медведя во время охоты. Его принесли в вигвам истекающим кровью. И Сирано отдал ему свою кровь, перелив ее в его жилы так, как сделал это когда-то Кампанелла. Сирано повторил усвоенные им приемы, которые вечный узник описал в своем медицинском трактате, еще находясь в темнице. Спасение Медвежьего Когтя «колдуном» еще больше расположило к нему индейцев.

Он еще долго прожил с ними, пока окончательно поправился, знакомясь с их немудреным бытом. И ему казалось, что он действительно имеет дело с одичавшими за миллион лет соляриями, но сохранившими если не достижения былой цивилизации, то твердые устои справедливого уклада общества.

И эти дети теперь земной природы были куда ближе к сказочным, пусть даже привидевшимся ему соляриям, чем его европейские сородичи, убивающие друг друга за золото, за власть, за иные верования, когда главным правом в жизни служит насилие.

То, что Сирано колдун, стало у всех индейцев племени непреложным, но он обрел славу доброго колдуна.

И к нему приходили с маленькими своими нуждами простодушные обитатели вигвамов, а Сирано узнавал их жизнь и обычаи.

Индейцы не знали собственности, которую ценой любой крови защищали власть имущие во всех европейских государствах. Правда, индейцы в отличие от соляриев охотились, но добытая ими дичь становилась общей для всего племени.

Дети воспитывались сообща женщинами, преданными этому делу, умеющими внушить малышам чувство достоинства, взаимовыручки, преданности каждого всем.

Потом мальчиков учили владению оружием и приемам охоты или защиты племени от любых нападений, а девочек — женскому делу: выделыванию кож, шитью одежды, приготовлению пищи и поддержанию очагов и, конечно, уходу за детьми. Все это восхищало Сирано. Когда к нему привыкли, он стал расспрашивать, где же Квебек и как он мог бы добраться до него. Старейший из индейцев, с оливковым цветом лица, привел его на край ущелья и показал рукой, сказав на местном языке:

— Кана — да! — и добавил по-французски: — Там![76]

И Сирано дали спутника, проводника, который мог вывести его к Квебеку.

Тяжел был путь. Индейцы здесь не знали лошадей, они всегда рассчитывали лишь на свои ноги.

И ноги Сирано наконец привели его в Квебек, столицу Новой Франции.

Здесь, среди убогих домишек, воздвигнутых переселенцами, по преимуществу скупавшими у индейцев шкуры зверей, он встретился наконец с французами.

К сожалению, его поношенный солдатский камзол внушил тем подозрение, которое не рассеивалось даже дворянской шпагой на боку.

Сирано де Бержераку пришлось на первых порах выдать себя за человека, потерпевшего кораблекрушение и вынужденного добираться до реки Святого Лаврентия почти через всю страну.

Ему верили и не верили. Но когда он назвал имя советника губернатора господина Ноде, отношение к нему смягчилось. Его провели во «дворец». Более насмешливого названия нельзя было присвоить хижине, где властвовал мальтийский рыцарь Шарль де Монманьи, назначенный наместником короля в колонии, превышающей площадью Францию, но где надо было начинать все с голого места.

Основную власть здесь имели торговые компании, промышляющие пушниной и скупкой у индейцев ценного сырья, губернатор же представлял короля.

Ноде холодно принял Сирано.

— Прошу извинить, почтенный господин, — сказал он, услышав имя Сирано де Бержерака, — но я имел честь встречаться с названным вами дворянином и, признаться, не нахожу слишком большого сходства между вами.

— Я напомню вам, господин Ноде, что вы оказали мне неоценимую услугу, переправив меня в гробу на фелюгу.

— Гм, — удивился Ноде. — Вы в самом деле кое в чем осведомлены о судьбе милого юноши, которого я знал, но который едва ли остался жив.

— Однако он перед вами, господин Ноде! Что же касается изменившего очертания моего носа, который наверняка запомнился вам как верх уродства, то я получил ранение в бою под Аррасом и благодаря судьбе, забросившей меня в чужие страны, с помощью тамошних лекарей свел следы ранения.