Клинок эмира - [6]

— Я все время думаю о пользе для них и для всех честных мусульман, поэтому не трать лишних слов…

— Подумай! — предупредил курбаши. — Я требую от тебя немногого. Скажи, что было написано в той бумажке, которую ты вез на погранзаставу и проглотил?

Юноша молчал.

— Думай быстрее! — напомнил курбаши.

— Мне спешить некуда. Это тебе следует торопиться. Вот наши нагрянут…

— У тебя длинный язык, — прервал его курбаши. — Смотри, я могу его укоротить.

Юноша усмехнулся и сказал:

— Наши языков не режут, а вот голову тебе отхватят, как бешеной собаке.

Басмачи загудели, стали плеваться и с нетерпением поглядывали на своего главаря. Неужели он и это стерпит?

— Верблюжий ублюдок, — процедил сквозь зубы курбаши и поднялся с камня. Сжимая в руке плеть, он сделал шаг вперед, но в это время к нему подбежал мирза[8] банды Хаким и, не переводя дыхания, доложил:

— Едут… Двое едут… Бахрам и другой… молодой.

Курбаши оглянулся. Из горловины ущелья, приближаясь к лагерю басмачей, скакали два всадника. Один из них был Бахрам, другой — Наруз Ахмед.

— Да, это он, — тихо, только для себя, промолвил старый курбаши, и на короткое мгновение что-то человеческое и давно забытое шевельнулось в его груди. — Он… он…

Всадники спешились и, оживленно переговариваясь, направились к курбаши. Не доходя шагов десяти, Наруз Ахмед вдруг остановился. Он пристально взглянул на басмаческого главаря, как-то сгорбился, и из уст его сорвался крик:

— Отец! Отец!

Он стремительно подбежал к курбаши и бросился в его простертые руки. Старый курбаши Ахмедбек (а это был он) обнял сына, похлопал его по спине, отступил на шаг назад, окинул пытливым взглядом и сказал:

— Палван![9]

Наруз отвел в сторону лицо с внезапно увлажнившимися глазами. Нет, не напрасно он день и ночь думал об отце. Не напрасно втайне гордился тем, что в его жилах течет кровь такого человека! Не напрасно верил в возвращение отца. И вот отец стоит перед ним, такой же крепкий, сильный, без единой сединки в бороде. И глаза его, как и тогда, одиннадцать лет назад, смотрят открыто, смело, по орлиному. Так вот почему помалкивал хитрый Бахрам и не говорил о том, кто ждет их в ущелье. Подарок! Да какой еще подарок!

Под шушуканье и одобрительные возгласы басмачей отец и сын отошли в сторонку и уселись на камнях.

Несколько мгновений они молчали, удивленно и радостно разглядывая один другого. Первым начал разговор Ахмедбек. Он стал подробно расспрашивать сына, где и как живет он, в чем состоит его работа, поинтересовался семейными делами Наруза и, наконец, спросил, жива ли мать.

Подошел Бахрам, опустился на землю, попросил закурить.

— Бек, — сказал он, затягиваясь дымом. — Твой человек ждет приказа.

Курбаши повернул голову. Невдалеке стоял высокий и тонкий, словно жердь, басмач, прозванный в банде насмешливым именем Узун-кулок — "Длинное ухо", — и нетерпеливо топтался на месте.

Ахмедбек прервал беседу и приказал человеку подойти.

Тот торопливо подбежал, скользнул быстрым взглядом по лицу Наруза Ахмеда и обратился к курбаши:

— Как велишь, господин, поступить с верблюжьим ублюдком?

Ахмедбек блеснул глазами и тотчас опустил веки.

— Я должен знать, что было написано на той бумажке, которая лежит в его желудке. Вытащи ее, — спокойно произнес он, будто речь шла о том, что бумажку следовало вытащить из кармана или тюбетейки.

— Все будет исполнено, господин, — басмач почтительно склонил голову, приложил руку к груди и удалился.

Прерванная беседа возобновилась.

Ахмедбек поинтересовался, был ли предупрежден кем-либо сын о необходимости подготовить лошадей.

— Да, был. В кишлаке Обисарым девять молодых объезженных лошадей отдыхают на выпасе в долине.

— Воробей на завтрак льву… — заметил курбаши.

Наруз объяснил, что в ближайшее время нет никаких надежд достать коней, так как все они взяты на строительство канала.

Вдруг страшный, нечеловеческий вопль огласил ущелье. Наруз вздрогнул.

— Что это? — с опаской спросил он, смотря в сторону лагеря.

— Ничего особенного, — успокоил его отец. — Узун-кулок делает операцию. Он у меня хирург.

Только сейчас Наруз Ахмед понял смысл приказа курбаши. Невдалеке несколько человек, навалившись на пленного, дико визжа и изрыгая проклятия, прижимали к земле его голову, руки и ноги. Узун-кулок действовал огромным ножом. А человек продолжал кричать так страшно, что у Наруза ослабли ноги и лоб покрылся испариной.

— Ты помнишь чеканщика Максумова? — спросил между тем отец. — Умара Максумова?

— Что? — переспросил Наруз Ахмед, ошеломленный невиданным зрелищем. Ему хотелось заткнуть пальцами уши, чтобы не слышать предсмертного крика, проникающего в душу, мозг и сердце.

Ахмедбек терпеливо повторил свой вопрос.

— Помню… как же… — рассеянно ответил Наруз Ахмед и скосил глаза в сторону крика.

— Где он? — полюбопытствовал Ахмедбек.

— Все там же, в городе… Я встретил его как-то… Примерно месяц назад. Постарел… седой весь… а бороду сбрил… — Он вновь посмотрел туда. Басмачи, тесно обступив что-то, хохотали.

Пленный уже не кричал. Он умолк навсегда и лежал недвижимо. Стоя над ним на коленях, Узун-кулок спокойно орудовал своим ножом.

— Чеканщика Умара надо отыскать живого или мертвого, — твердо продолжал Ахмедбек, — Он присвоил мой клинок.