Клинок без ржавчины - [108]

— Ты что молчишь, — набросилась на нее Майя. — Поссорились?

— А зачем она должна со мной ссориться, — сказал Цоги. — Ссорятся только влюбленные.

— Бессовестный, — сказала Майя и посмотрела на него с такой укоризной, что Цоги сразу же пожалел о своей злой шутке. Шуко крепко сжала губы и отвернула вспыхнувшее лицо. «Не любит он меня, играет со мной», — подумала она и схватила Майю за руку.

— Пошли, дядя Тома, наверно, уже беспокоится.

— Да, пошли, — сказала Майя, — пусть нас лучше пьяные утащат, чем с этим камнем разговаривать.

Цоги кинулся за ними.

— Подождите, девушки! Голова у меня кругом идет. Сам не знаю, что говорю. Вот выбрал себе коня, а денег не хватает. Антай обещал достать. Не уходите, прошу вас, он скоро придет.

Цоги очень не хотелось признаться перед Шуко в своей нужде, но сейчас только этим он мог удержать обиженных девушек.

— Кто тебе на ярмарке деньги одолжит, — посочувствовала ему Майя. — Много тебе не хватает?

— Восемь рублей.

— Восемь рублей, — Майя покачала головой. — Придется твоему Антаю какого-нибудь купца ограбить. Грешно сейчас у людей даже восемь копеек попросить. Народ на всю зиму запасы покупает.

— Грешно, — согласился Цоги.

— А ты найди другого коня, подешевле, — сказала Майя.

— Другого! Ты еще плохо меня знаешь, Майя. Если мое сердце кого-либо выберет, то уже навсегда, до смерти.

— Хитер, — рассмеялась Майя.

Цоги повернулся к Шуко.

— Разве я хитрый? — спросил он и посмотрел ей прямо в глаза.

Шуко вздрогнула, смешалась, но глаз не отвела. «А я не хочу знать, хитрый ты или не хитрый. Я люблю тебя, мой милый», — подумала Шуко.

Пришел Антай. Старик запыхался, вспотел, видно, он немало побегал по ярмарке, но денег так и не достал.

— Я больше всего на твоего отца надеялся, да не нашел его, — сказал он Майе.

— Ну как? — вмешался в разговор барышник. Ему никто не ответил. Он пожал плечами и отошел в сторону.

— Ты какой дорогой поедешь домой? — спросил его Цоги. — Через Алазани?

— Через Алазани, — не оборачиваясь ответил барышник, но, не пройдя двух шагов, обернулся и, растерянно улыбнувшись, спросил Цоги: —А зачем ты спрашиваешь?

— Лучше продай мне своего жеребца, а не то подстерегу тебя на дороге и дело с концом.

Все рассмеялись, все, кроме Майи.

— А ты, парень, видно шутник, — сказал барышник. Цоги повернулся к Майе.

— Как по-твоему, Майя, я шутник?

— Не нравится мне этот разговор, — сказала Майя. Антай взял Цоги за руку и повернул его к себе.

— Не сходи с ума, парень.

— Отстань, — сказал Цоги.

Шуко быстро сняла с руки браслет и протянула барышнику.

— Этого хватит?

Барышник повертел в руках браслет и облегченно вздохнул.

— Бери, парень, коня. Конь, что огонь. Похитишь эту красавицу, не догонят.

Цоги растерялся. Неужели белый красавец все-таки достался ему? Но столько тяжких обид скопилось в его сердце, что он не совладал с собой.

— Отдай ей браслет, я не нищий! — крикнул он барышнику.

— Ты не сердись, Цоги, — сказала Шуко и слегка дотронулась до него. — Разбогатеешь, купишь мне другой браслет.

— Куплю… десять браслетов куплю! — захлебываясь от радости, закричал Цоги. Шуко смутилась и отступила назад. Ей показалось, что Цоги сейчас бросится к ней и на глазах у всех расцелует. Но Цоги, совсем как мальчишка, потерял голову, и, как-то странно покрутившись на месте, вдруг бросился к жеребцу и влепил смачный поцелуй в его горбоносую морду.

— Знаешь, Шуко, ты его от большой беды спасла сегодня, — шепотом сказала Майя, пока Цоги отсчитывал барышнику деньги.

— А ты думаешь, он вправду пошел бы на это?

— Глазом не моргнул бы. Но что ты скажешь отцу?

— Право, не знаю.

— Скажи, что украли. Прямо с руки сняли. Жуликов здесь полным-полно.

— Все равно достанется мне.

Глава пятая

В Грузии всегда любили коня и умели ценить искусных наездников. Но лучшими наездниками среди всех грузинских племен считались тушины. Кочуя с отарами от зимних пастбищ до высокогорных эйлагов, тушинец месяцами не слезает с седла. Конь для тушинца самый верный товарищ в его кочевой нелегкой жизни. Но Цоги не просто любил коня, он утверждал, что можно не иметь дома и все же называться человеком, можно не иметь пашни, не иметь овец и чувствовать себя равным среди людей, но не иметь коня — это значит находиться в жизни на самой нижней ступени. И вот теперь, когда он впервые сидел на своем коне, он ощутил в себе такое удиви-тельное спокойствие, как будто со всеми невзгодами и бедами уже было навсегда покончено.

Наступил вечер. По всему алавердскому полю зажглись костры. Запахло жареным и вареным. Теперь до самого утра будут пировать веселые богомольцы, если, конечно, у них еще осталось что-нибудь в бурдюках. Где-то несмело завели песню, где-то запищала зурна и забили в барабан.

Цоги ехал по самому краю поля, где было тише и малолюдней, потому что жеребец боялся огня и шума. Он шарахался от костров, приседал на задние ноги, и при этом новехонькое, еще не приладившееся седло скрипело на все лады. Скрип новой сбруи доставлял Цоги большое удовольствие. Душа его пела оттого, что он мог повернуть своего коня в любую сторону и ехать куда угодно. Таким свободным и независимым он себя не часто чувствовал.