Клинический случай - [12]

Но пробил час — и настал тот день благословенный, когда один из не самых главных заместителей министра дрогнул и сдался. То ли Нателла Петровна начала являться ему в страшных снах, то ли у него просто было настолько хорошее настроение, что хотелось делать добрые дела, то ли в министерстве ждали каких-нибудь важных гостей и буйно-слезоточивая просительница была совсем некстати… Да в и мотивах ли дело? Главное, как известно, — результат. Большой человек записал данные Нателлы Петровны («Не секретутке своей поручил, а сам, лично, записал!»), дал ей глянцево-гербовую визитную карточку и велел позвонить через неделю. Нателла Петровна, обезумев от радости, запечатлела на щеке замминистра мокрый поцелуй (вот уж, небось, было радости-то!) и ушла настолько окрыленная в своей радости, что, забыв о метро, пошла в родное Выхино (тогда еще район назывался Волгоградским, а станция метро — «Ждановской») пешком. К Таганской площади пришла в себя (дождик помог) и спустилась в метро. Дело было в апреле, а первого сентября сияющая Нателла Петровна, поступившая на вечернее отделение лечебного факультета, держала в руке свой студенческий билет, открывала, закрывала, даже нюхала его и млела, млела, млела от счастья. Кто долго шел к звездам, продираясь через тернии, тот поймет.

Учиться было легко, ибо опыт уже наработался. Институтские преподы оказались куда более податливыми, нежели министерские чины, к тому же Нателлу Петровну (не красавицу, но вполне симпатичную женщину) молва зачислила в любовницы того самого заместителя министра, поэтому ей охотно шли навстречу. Опять же — мать-одиночка, двое детей, параллельно с учебой дежурит на «Скорой помощи»… Да и вообще к «вечерникам» относятся более либерально. До слез и мольб на зачетах дело никогда не доходило, довольно было завести песнь про жизненные трудности, как в ответ звучало: «Ну ладно, давайте зачетку». Когда со вздохом, когда — без.

Окончив институт, Нателла Петровна по инерции недолго поработала на «Скорой», но вскоре возжелала стать Настоящим Клиницистом и устроилась на работу в приемное отделение сто сороковой городской больницы (в другие, так сказать, «клинические» отделения ее не взяли). Через три месяца заведующий отделением предложил ей «уйти по-хорошему» и был послан по самому известному адресу. На следующий день то же самое предложила Нателле Петровне заместитель главного врача по медицинской части. Ее Нателла Петровна посылать не стала, просто выбежала из кабинета и ворвалась в другой кабинет, к главному врачу, где потребовала защиты и справедливости. Главный врач был понятлив (непонятливые люди главврачами не становятся), поэтому в ходе пятнадцатиминутных переговоров обе стороны пришли к взаимоприятному соглашению. Больница отправляла Нателлу Петровну переучиваться на кардиолога, а взамен Нателла Петровна обязалась уволиться по собственному желанию сразу же по окончании учебы. Залогом послужило написанное ею заявление без даты с просьбой об увольнении, которое главный врач спрятал в свой сейф на случай. Так в мире стало одним кардиологом больше. Кто-то из Рокфеллеров утверждал, что главное для успеха — это настойчивость, и, конечно же, был прав.

Во второе кардиологическое отделение двадцать пятой больницы Нателла Петровна перешла из такого же кардиологического отделения восемьдесят восьмой больницы, где несколько лет происходило ее становление клиницистом-кардиологом. Процесс шел не очень гладко, коллеги и администрация считали, что Нателле Петровне не хватает знаний в частности и ума вообще, а сама Нателла Петровна была уверена, что со знаниями и прочим у нее все в порядке, надо только клинического опыта поднабраться. Поднабравшись, она решила, что клиницисту не следует работать там, где происходило его становление, дабы былые огрехи не накладывались на нынешний авторитет, и устроилась в двадцать пятую больницу. Главврач восемьдесят восьмой, не чаявший избавиться от такого «чуда», дал Нателле Петровне столь лестную характеристику, что в двадцать пятой ее поначалу (в течение двух первых рабочих дней) прочили в заведующие отделением, вместо скоро уходящей на пенсию. Потом поняли, заценили все качества, в том числе и вздорно-скандальный характер вкупе с привычкой чуть что бить во все колокола и обращаться во все инстанции, да уже было поздно. Так и терпели — днем Хотькову бдительно контролировал заведующий отделением, а по дежурству — кто-то из других дежурных врачей. Анна испытывала к Нателле Петровне стойкую неприязнь, потому что вообще не любила дураков, а особенно тех, кто имел гипертрофированное самомнение, Нателла Петровна платила Анне той же монетой, поскольку не любила вообще всех кафедральных сотрудников, выскочек и воображал. «Классовые» противоречия подчас обострялись во время совместных обходов (или сразу же после них), вызывая бурные дискуссии, из которых Анна неизменно выходила победительницей.

Примечательно, но на Нателлу Петровну никогда не жаловались ни пациенты, ни их родственники, не говоря уже о том, чтобы с ней судиться. Коллеги пожимали плечами, презрительно кривили губы и говорили: «Какой спрос может быть с дурака?».