Клинические лекции по душевным болезням - [123]

Таковы его вымышленные преследования и оскорбления, которым он будто бы подвергался, таковы бредовые толкования, порождаемые самыми незначительными действительными происшествиями. Все эти „притеснения“, все это, как он говорит, „обезьянничанье“ — по его мнению, работа одного из его сотрудников по бюро, г-на К…, который „действует, насколько я видел и понимаю, на пару с г-ном S…, также служащим кассы“. Этот г-н R… будто бы завидует ему, потому что испытуемый занял место, на которое тот рассчитывал: потому он и предпринимал все эти гадости — чтобы измучить его, сделать невыносимым его характер, чтобы его в конце концов уволили. R… связался с неким агентством, которое нанимает за плату людей, и те сидят у него на хвосте», попеременно сменяя друг друга; его администрации будто бы посланы письма, содержащие клевету в его адрес.

Под влиянием бредовых переживаний испытуемый решил обратиться с жалобой к своему непосредственному начальнику, потом в сопровождении матери пошел с тем же к старшему контролеру. Те оба постарались успокоить его, убедить, что он ошибается, уверили его в том, что не получали чернящих его писем, что все, напротив, относятся к нему с уважением, что, в любом случае, заработков всех его коллег не хватит, чтоб содержать армию преследующих его наемников, что все это плод его воображения. Поскольку до этого испытуемый ничем себя на службе не скомпрометировал, не выказывал явной враждебности к товарищам, никому не угрожал и никто на него не жаловался, решили, что речь идет о временном расстройстве, и больному разрешили продолжать работу — Даже доверили ему новое и довольно деликатное место, связанное с общением с людьми, где нужна особая выдержка. J…, целиком занятый болезненными переживаниями, включал в бред лишь разного рода мелкие события или просто — движения окружающих, не имевшие, по сути дела, никакого значения; что же касается требований профессии, то здесь он держался образцово, не испытывал усталости и пунктуально выполнял свои обязанности. Результаты его обращения к начальству, которое отделалось благожелательными советами и уверениями в том, что он ошибается, нисколько однако не удовлетворили его; он постоянно продолжал видеть направленные против него интриги и происки и на улицах, на железнодорожном вокзале, в своем новом квартале — везде встречал преследователей. Он кипел гневом и все свои силы направлял на то, чтоб сдержаться и не выдать себя на службе. Эта непрерывная борьба с собой, с собственными подавляемыми страстями, приводила его в отчаяние. В последние месяцы он стал молчаливее и пасмурнее обычного, чувствовал головную боль, которая еще более усилилась после того, как на него с этажерки упала сброшенная кошкой лампа; ночами он плохо спал и и вставал после сна не отдохнувший. Утром 27 декабря, прежде чем выйти из дома, он взял с собой принадлежавший прежде отцу и находившийся в доме револьвер, купил по дороге на службу патроны к нему, пришел в бюро, покончил здесь с наиболее срочными делами, затем, в 2 часа дня, зарядил револьвер, подошел к столу свого коллеги S… и, не говоря ни слова, несколько раз разрядил в него свое оружие. Тут же схваченный, он сказал в ответ на вопросы о причинах своего поступка: «Это долго длилось и должно было когда-нибудь кончиться». Допрошенный вскоре комиссаром полиции, он сказал: «Я отомстил за себя, за все пакости, которые S… сделал мне за эти два месяца, вместе с другим служащим, R…: оба они, насколько я понимаю, пишут через какое-то агентство анонимные письма в нашу Компанию, чтоб меня выгнали с работы, потому что R… давно зарится на мое место. Сегодня утром я купил патроны на улице Сен-Лазар, зарядил ими револьвер, который у меня уже 15 лет. Я стрелял в S…, потому что в этот день R… не было, но выстрел этот предназначался прежде всего ему, он главный зачинщик всех направленных против меня мерзостей». Г-н S…, раненный в руки и голову, рассказывает: «Примерно в 2 часа дня J… подошел ко мне — я писал за своим столом. Он ничего не сказал, у нас с ним не было до этого никакого спора. Вдруг он начал стрелять в меня в упор, пока не разрядил всего револьвера». Со своей стороны, гг. Т… и С…, сотрудники бюро, также сообщают, что J… никогда прежде не имел с г-ном S… каких-либо ссор и столкновений, что он, ничего не говоря, подошел к нему и начал стрелять. В тюрьме J… ведет себя спокойно, его враги, говорит он, не могут проникнуть сюда, никто его здесь не провоцирует. Он ни о чем не сожалеет и остается убежден в реальности его преследования.

Из всего сказанного мы считаем сделать следующие выводы. 1) J… всегда обнаруживал врожденную неустойчивость психики и меланхолические задатки. 2) В течение двух последних лет он страдает иллюзиями, галлюцинациями и идеями преследования, ставшими исходным пунктом для бредовой интерпретации самых незначительных жизненных коллизий и зародившими в сознании J… — болезненную убежденность в том, что гг. R… и S… являются организаторами испытываемого и воображаемого им преследования. 3) Стреляя из револьвера в S…, J… руководствовался исключительно бредовыми идеями преследования, почему не может отвечать за свои поступки. 4) В настоящее время J. высказывает те же бредовые идеи; как душевнобольной он остается опасен и подлежит помещению в психиатрическую больницу для последующего наблюдения и лечения.