Клиентка - [9]

— Следи за ней, Джим. Последний раз, когда Ирэн курила, она вообразила себя персидским ковром и провела четыре часа под столом.

Громкий хохот Джима и смех моей сестры.

Я отправилась спать. Мне не удалось заснуть. Я ворочалась в кровати до трех часов утра, наконец я приняла снотворное, и сон пришел ко мне тогда, когда я повторяла себе, что этот патриций, Патрик, действительно настоящий дурак.

9 Фанни

Видеокамера была действительно гениальной идеей! Она как будто приросла к глазу Карины. Мы завтракаем, а она снимает нас, все наши движения.

— Карина, ты нас раздражаешь!

— Я не вижу, что тут может раздражать, ведите себя так, как будто меня нет.

Марко смеется. Мама входит в кухню, с хозяйственной сумкой в руке, проверяет список покупок. Между прочим она говорит:

— Я взяла бы тунца, я обожаю тунца, и Фанни тоже… Но это слишком дорого!

Марко опускает руку в карман, достает пятидесятифранковую купюру и протягивает деньги моей матери:

— Возьмите тунца, Мэгги, я тоже его люблю.

— Я не это имела в виду, Марко, — говорит она, убирая деньги в карман.

Марко говорит, что это ему приятно.

— И если бы вы купили булочки, я бы с удовольствием их съел.

Карина избалованно фыркает за камерой. Она снимает, как Мэгги выходит из комнаты и возвращается, когда мы начинаем целоваться.

— Ты долго собираешься нам надоедать?

— Ваши лица так интересны.

— Ну, подойди, если тебе нужны наши лица! Ты хочешь заново снять поцелуй, как в кино?

Она подходит совсем близко, я притворяюсь, что целую Марко, и приклеиваю к ее объективу оберточную бумагу от упаковки масла.

— Ты совсем глупая!

Она бежит как сумасшедшая вытирать камеру, раз шесть повторив: «Глупая, совсем глупая». Марко тихо смеется, чтобы ее не раздражать.

— Ну, а поцелуй?

Он притягивает меня к себе, долго целует.

— Я тебя люблю, Фанни.

— Я тебя тоже.

Как и вначале, когда мы встречались. Даже дольше. Мы познакомились благодаря Розали, точнее, через Тутуна. Я еще училась в парикмахерской школе, на последнем курсе. Розали приходила давать уроки плетения, мы узнали, что живем недалеко друг от друга, поэтому часто мы возвращались вместе. И однажды вечером за ней пришел ее брат, я знала его в лицо, и с ним был парень — потрясающе симпатичный брюнет. Он предложил меня проводить.

В то время у Марко был маленький «фиат», еще более старый, чем 404-я модель. В «фиате» была большая собака, огромный нечистокровный лабрадор, который занимал практически все место. Он принадлежал другу Тутуна, который уехал на каникулы, но Тутун не мог оставить пса из-за Розали, и Марко взял его к себе. Нам удалось втиснуться внутрь, собака брызгала на нас слюной и дурно пахла, так что мы смеялись всю дорогу!

Сначала он отвез Розали и Тутуна, потому что я жила немного дальше. Мы были одни в машине с этой огромной собакой, дурно пахнущей и очень ласковой, он вез меня домой минут десять. Мы все еще смеялись из-за собаки, но временами мы молчали, переглядывались, я волновалась. Наконец мы подъехали к моему дому, и когда я выбралась из машины, он сказал:

— Можно было бы пойти поесть вместе, ты как?

— Супер.

Я знала, что мама разозлится, но не предупредила ее. В любом случае она бы мне запретила. Мне было все равно, я думала только о том, чтобы с ним остаться. Он повел меня в маленькую пиццерию в Латинском квартале, оставив собаку в машине. Он заказал огромные пиццы, хотя на самом деле я не была голодна, и он тоже. Мы не прекращали говорить и смеяться.

Выходя из пиццерии, он взял меня за руку и поцеловал. Мы целовались по крайней мере четверть часа, прямо на улице. Лучший поцелуй, какой он мне дарил.

Карина уходит в свою комнату, бросая последний раз: «Страшная дура». Марко подмигивает мне и убирает со стола.

— Ты сегодня работаешь с Тутуном?

— Нет, я работаю у итальянца, в Нейи.

10 Марко

Жемчужные ожерелья, в несколько рядов, со сложным плетением или совсем простым, очень широкие, очень узкие, розовые, желтые, цвета охры, их здесь около десяти, пристегнутых к бархатной подставке. У них одно сходство — цена. Максимальная. Розанна выбирает одно, рассматривает его.

— В стиле двадцатых годов… Обработка застежки замечательна, — говорит продавщица.

Розанна прикладывает ожерелье к шее, поворачивается ко мне:

— Как ты находишь?

Конечно, оно прекрасно, но массивно, почти безвкусно. Я не говорю этого, а также не говорю, что такая вещь на шее старит. Даже такую красивую женщину, как Розанна, оно старит. Как меховые манто, которые хороши на фотографиях, на девушках пятнадцати лет, похожих на русских принцесс. Нет, я ей говорю, что это выглядит чересчур солидно, она прислушивается к моему мнению и просит показать золотые ожерелья. Она пользуется отсутствием продавщицы, чтобы погладить мое бедро.

Она покидает Лондон, следует за своим мужем, который уезжает на новую должность в Нью-Йорк. Это ее раздражает, она любит Париж, хотя триста квадратных метров с видом на Центральный парк это тоже неплохо, как кажется. Продавщица возвращается с подносом, нагруженным цепями и золотыми ожерельями. Розанна выбирает одно, очень красивое, витое, которое ей идет, и решает его купить, даже не спрашивая цену.