Клей - [6]

Впечатлительному парню из провинции Глазго показался огромным, живым и жестоким городом, однако он легко сходился с людьми и быстро приобрел популярность среди заводских. Лучшим его дружком был парень по имени Мэтт Муир из Гована – записной фанат «Рейнджеров» и коммунист с партбилетом. На заводе все болели за «Рейнджеров», и, будучи социалистом, он со стыдом признавал, что место подмастерья, как и многие его сослуживцы, он получил через масонские связи его семьи. Его отец не видел никакого противоречия между франкмасонством и социализмом, и многие завсегдатаи ложи были активными социалистами и даже, как Мэтт, партийными коммунистами.

– Первые, кто получит, – это мудачье из Ватикана, – горячо объяснял он, – их сразу к стенке поставим.

Мэтт научил Дункана самому важному – как себя вести, как одеваться, куда ходить на танцы, показал парней, у которых всегда перо в кармане, а главное, кто их девчонки, с которыми, соответственно, лучше не танцевать. Потом как-то раз они поехали с друзьями в Эдинбург, где в танцзале Толлкросса он увидел девушку в голубом платье. Всякий раз, когда он на нее смотрел, ему казалось, что сердце выпрыгивает у него из груди.

Несмотря на то что Эдинбург казался расслабленней Глазго и Мэтт утверждал, что перья и лезвия здесь редкость, на танцах случилась потасовка. Дородный детина вдарил одному и хотел продолжить. Дункан и Мэтт вмешались, и им удалось уладить ситуацию. К счастью, их вмешательство спасло одного парня из той же компании, что и девушка, которую Дункан гипнотизировал весь вечер, но так и не решился пригласить на танец. И вот она перед ним, ее острые скулы и манера опускать глаза, что придавало ей надменный вид, однако впечатление это рассеивалось после первых же минут разговора.

И что лучше всего, парень, с которым он подружился, по имени Ленни, оказался братом Марии.

Номинально Мария была католичкой, хотя ее отец испытывал необъяснимую неприязнь к священникам и давно перестал ходить в церковь. В итоге жена и дети последовали его примеру. И тем не менее Дункан волновался, как отреагирует его семья, и решил съездить в Айшир, чтобы обсудить этот деликатный вопрос.

Отец Дункана был человек спокойный и рассудительный. Его стеснительность часто принимали за грубость, и впечатление это усиливалось его размерами (он был под два метра ростом), которые Дункан унаследовал вместе с соломенной шевелюрой. Отец молча выслушал его изложение, время от времени подбадривая кивком. Когда же он заговорил, у него был тон человека, которого поняли в корне неверно.

– Мне не за что ненавидеть католиков, сынок, – настаивал отец. – Я не имею ничего против религии, какой бы она ни была. Тут речь о свиньях из Ватикана, которые держат народ в невежестве, угнетают его, чтобы наполнять свои денежные сундуки, вот кого я ненавижу.

Успокоившись по этому поводу, Дункан решил скрыть свое членство в ложе от отца Марии, который масонов ненавидел, похоже, не меньше, чем священников. Они поженились в Эдинбурге, в загсе «Виктория-Билдингз», и устроили прием в пабе «Каугейт», этажом выше. Дункан боялся, что тост Мэтта Муира будет иметь розовый, если не красный оттенок, поэтому в свидетели позвал своего лучшего друга еще из школы в Айшире – Ронни Ламби. Ронни, к сожалению, надрался как следует и произнес откровенно антиэдинбургский тост, огорчивший гостей, после чего, поддав еще, затеял кулачный бой. Дункан и Мария сочли это сигналом к отходу и удалились в зарезервированный номер в гостинице «Портобелло».

Вернувшись на завод, к станку, Дункан напевал «The Wonder of You». Мелодия вертелась у него в голове, как стружка от металла, уступающего кромке резца. И вот свет за огромными окнами обернулся тенью. Кто-то подошел к нему. Он выключил станок и поднял глаза.

Знакомы они не были. Так, виделись в столовой, в автобусе. Он, очевидно, не курил – всегда сидел внизу. Дункан решил, что они живут в одном квартале, ведь парень этот сходил на остановку раньше него. Росту в нем было где-то метр семьдесят, брюнет, волосы короткие, глаза оживленные. Насколько Дункан помнил, манеры у него непринужденные, был он весел, даже грубоват, что не сочеталось с его внешностью: парень по всем меркам достаточно симпатичный, вполне мог страдать бытовым нарциссизмом. Однако теперь он стоял перед ним в крайней степени возбуждения. Явно чем-то расстроенный, он выпалил:

– Юарт? Дункан? Профсоюзный по цехам?

Оба заметили дурацкую рифму и улыбнулись друг другу.

– Да, Юарт Дункан, уполномоченный по цехам. А ты кто, – продолжил шутку Дункан. Он знал эту дразнилку, только наоборот.

Однако парню было уже не до смеха. Он перевел дыхание.

– Вулли Биррелл. Моя жена… Сандра… у нее начались схватки… Аберкромби… он не отпускает меня в роддом… нужен больничный… приказ Крофтона… он говорит, что если я уйду с работы, то могу уже больше не возвращаться…

В два удара негодование заклокотало в груди Дункана, как бронхиальная слизь. Он на секунду стиснул зубы и заговорил спокойно и авторитетно:

– Поезжай в больницу прямо сейчас, Вулли. Кто может не возвращаться, так это Аберкромби. Я все улажу, у тебя на это полное право!