Клетка для простака. Тот, кто шепчет - [7]

– Я сделала то, что должна была сделать, Хью. Я сделала, что должна была сделать; не важно, что именно я при этом сказала, понимаешь? Есть причины, по которым я должна выйти замуж за Фрэнка и угодить всем. Я не собиралась тебе про них рассказывать; просто не могла, боялась, что кто-нибудь подслушает, но я не могу удержаться и расскажу сейчас. Хью, причина…

– Ну-ну-ну, – прервал ее высокий, звонкий голос, долетевший через просвет в тополях. – Бренда и я против вас и Китти, – продолжал Фрэнк, вращая ракеткой в воздухе. – Что выбираете? Орел или решка? Орел. Вы, старина, проиграли. У нас южная сторона. Если хотите, можете подавать первым. – И он снова прыснул.

– Идем, партнер, – весело позвала Китти Бэнкрофт.

Когда Хью бросил пиджак на ступени маленького красно-зеленого павильона и толкнул проволочную дверь корта, он пребывал в расположении духа, которое озадачивало и тревожило его самого. В таком состоянии не следует ни с кем состязаться, но об этом он как-то не подумал.

Перед ним расстилался большой, пустой, пыльный корт – клетка с белым проволочным ограждением, так и ждущим неточных ударов. Фрэнк раскрыл сетку с мячами, и они рассыпались по корту; пока Хью старался собрать их, пот заливал ему глаза.

В тот день он намеревался не проиграть Фрэнку ни одного очка.

Это превратилось в своего рода наваждение. И, делая ногой упор перед первой подачей, он подумал, что на этом наваждение не кончится. Своих соперников по другую сторону сетки он видел как в тумане: белую блузку и белые шорты Бренды, кремового цвета фланелевый костюм Фрэнка и его улыбку. Фрэнк был отличным теннисистом. Его невозможно было заставить побегать. Куда бы вы ни послали мяч, Фрэнк оказывался именно в том месте. Он не умел сильно бить и никогда этого не делал, но каждый удар был рассчитан с неторопливой, механической точностью и попадал туда, куда метил. Хью, чьим единственным достоинством была скорость, казалось, что Фрэнк шествует по теннисному корту так же, как он шествует по жизни. Когда воздух сгустился и потемнел перед грозой и солнце скрылось за тополями, Китти Бэнкрофт заняла позицию перед сеткой.

– Готов?

– Подавай.

Хью высоко подбросил мяч.

Он и рукой и плечом почувствовал силу удара. Мяч, крутясь, просвистел над сеткой, взбил белую пыль – и вернулся прежде, чем Хью успел сдвинуться хоть на фут. Фрэнк, бесформенное белое пятно, без труда вернул мяч. Парируя удар, Хью едва не упал, но устоял на ногах. Он вернул мяч Фрэнку, тот, как всегда, оказался на месте и снова послал мяч не Китти, а Хью. Хью снова отбил, и звон прокатился в замкнутом пространстве; за чертой взметнулась белая пыль. Фрэнк подошел и проверил результат.

– Извините, старина, – аут.

Бренда уставилась на него во все глаза:

– Но, Фрэнк…

– Аут, – повторил Фрэнк. – Не повезло. Пятнадцать – ноль в нашу пользу.

Глава 3 Снисходительность

Когда начался этот сет между смешанными парами, доктор Николас Янг сидел в своем кабинете с суперинтендентом отдела уголовного розыска Хедли.

Кабинет находился на втором этаже в задней части дома и представлял собой длинную комнату с низким потолком; два его окна выходили в сад, а еще два – на тенистую подъездную дорогу, ведущую к гаражу. Здесь было прохладней, поскольку с одного из низких книжных шкафов доносилось жужжание электрического вентилятора. На письменном столе доктора Янга стояли небольшие часы, стрелки которых показывали без десяти минут шесть; на часовом календаре значилась дата – суббота, 10 августа.

Суперинтендент Хедли, высокий плотный мужчина, похожий на гвардейского полковника, еще не докурил предложенную ему дорогую сигару. Он сказал:

– Могу я говорить откровенно, доктор Янг?

– Это называется удар ниже пояса, – проворчал джентльмен, известный под именем Ник. – Ладно! Ладно! Ладно! Продолжайте.

– Я только что получил послание сэра Герберта. Но я испытываю сильное искушение добавить кое-что от себя. Поверите ли вы мне, если я представлю доказательства, что мистер Фрэнк Дорранс, ваш безупречный воспитанник, не более чем первостатейный молодой подлец и мерзавец.

Ник выпятил нижнюю губу:

– А не слишком ли много вы на себя берете?

– Похоже, так. Но мои слова не произвели на вас должного впечатления.

Раздражение Ника все возрастало.

– И что же, по-вашему, я должен сделать? – спросил он недовольным тоном. – Отчитать мальчика? Хорошо. Не возражаю. Но что еще? Не можете же вы сказать, что он совершил нечто подсудное.

В эту минуту Ник и выглядел, и чувствовал себя далеко не лучшим образом. Поскольку он плохо видел на один глаз – одно из стекол в его очках было затемнено, что придавало лицу этого джентльмена мрачное и даже зловещее выражение, – ему не следовало искушать судьбу и гнать спортивную машину с такой же скоростью, как Фрэнк Дорранс. Всего неделю назад он умудрился расплющить новый «даймлер», как театральный цилиндр, врезавшись в дерево в Хайгейте, в результате чего сломал себе правую руку, правую ключицу и левую ногу и не мог более владеть столь жизненно необходимыми частями тела. В этот день, сидя за своим письменным столом, словно косный истукан, он весь состоял из повязок и шин.