Клеопатра - [97]
Посмертная судьба Клеопатры полна драматизма не меньшего, чем ее жизнь. Разносторонняя сильная личность осталась в памяти человечества хищной обольстительницей. В этом ничего удивительного. Как сказал один из убийц Цезаря: «Страх для человека важнее памяти». У мужчин всегда есть соблазн приписать успехи яркой женщины исключительно красоте и сексуальной привлекательности. Кто устоит перед ненасытной демоницей! Против женщины, способной перехитрить мужчину, должно существовать хоть какое-нибудь средство. Клеопатра была умна и потому прослыла соблазнительницей. Поверить в роковую красоту проще и спокойнее, чем в силу интеллекта (слова, которые Менандр произнес еще в четвертом веке: «Учить женщину писать — все равно что давать яд аспиду», — школьники твердили наизусть и через сто лет после смерти Клеопатры). Да и публика больше любит истории о женских чарах. Тон задал Проперций. Для него Клеопатра был распутницей, «царицей блудниц». Дион назвал ее «женщиной непомерной жадности и ненасытной чувственности», Данте — великой грешницей, Бокаччо — «обольстительницей с Востока», Драйден — «отпрыском беззаконной любви»[63]. Проперций утверждал, что царица имела обыкновение развлекаться со своими рабами. Римский автор первого века заявил (без всяких на то оснований), что все древние авторы писали о ее беспримерном распутстве. В одном источнике есть упоминание о том, что египетская правительница любила изображать проститутку. Утверждали, будто она была так хороша собой, что многие мужчины готовы были купить ее ночь ценой своей жизни. С точки зрения дамы девятнадцатого века, царица была «ужасной колдуньей». Флоренс Найтингейл аттестовала ее так: «Эта омерзительная Клеопатра». Предлагая Клодетт Кольбер роль в своем фильме, Сесиль де Милль спросил: «Вы согласитесь сыграть самую нечестивую женщину в истории?» Клеопатра фигурирует на страницах книги «Величайшие грешники», изданной в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Живой женщине бесполезно соперничать с легендой.
Личное интереснее общеисторического, секс притягательнее политики. Все знают, что Клеопатра спала с Юлием Цезарем и Марком Антонием, но никто не задумывается о том, каково ей было править огромной, богатой, густонаселенной империей на закате великой, просвещенной династии. Она прославилась как соблазнительница великих мужчин лишь потому, что дважды в жизни осмелилась вступить в «опасную и подозрительную» связь, из тех, что позволял себе любой человек, облеченный властью. Беда царицы была в том, что она не делала секрета из своей страсти. Вот и прослыла извращенным, аморальным, противным природе существом. Конечно, Клеопатра была сама виновата. Она заставила римлян почувствовать себя не в своей тарелке, вызвала к жизни тревоги и желания, которые они привыкли загонять внутрь. При Августе активно развивался институт брака, и за царицей навсегда закрепилась репутация коварной, властолюбивой разрушительницы семейных гнезд.
Клеопатра всегда вызывала в равной мере ненависть и зависть; ее история — квинтэссенция мужских страхов и фантазий. Поведав об одной не слишком романтической жизни, Плутарх подарил миру волнующую любовную историю. Эта египтянка сделалась образцом роковой женщины. Сражение при Акции превратилось в битву за судьбы мира, а подруга проигравшего полководца стала «царицей варваров» и разрушительницей Рима. Разумеется, Антоний мог покориться чужестранке лишь в том случае, если имел дело с величайшей соблазнительницей, «погубившей его и готовой погубить еще многих». Поди пойми, где тут кончается ненависть и начинается восхищение. Историки хотели унизить Клеопатру, но вместо этого парадоксальным образом ее превозносили, приписывая своей героине поистине мифические черты. Отделить правду от вымысла чрезвычайно сложно. Правда в том, что царица была преданной и любящей дочерью, патриоткой и заступницей своего народа, храброй женщиной, жесткой правительницей с крепкими нервами, гениальной актрисой. Неправда, что она построила Александрийский маяк, умела превращать железо в золото, была идеалом женщины (Готье), мученицей любви (Чосер), «глупой девчонкой» (Шоу), богородицей. Коптский епископ седьмого века назовет ее «величайшей из царственных женщин». Станут говорить, что она умерла из-за любви, но это тоже неправда. К ее образу станут обращаться Микеланджело и Жером, Корнель и Брехт. Ренессанс сделает ее своей иконой, романтики будут от нее без ума. Ее история вдохновит самого Шекспира на создание удивительной пьесы, образца подлинной поэзии, третий акт которой, тот, где нет Антония, предстает восторженным гимном свободной женщине. Это по его вине египетская царица Клеопатра Седьмая навсегда растворилась в александрийской знойной дымке, исчезла под лавиной римской пропаганды и возродилась в образе Элизабет Тейлор с ясным фиалковым взором.
Живая Клеопатра не желала сдаваться. В памяти средиземноморского мира она жила еще лет двести. Со временем эта память начала стираться. Вслед за ней постепенно исчезали права женщины. Теперь жена уже не могла потребовать от свекра вернуть приданое, если неверный муж прижил на стороне дитя. В пятнадцатом веке произошло землетрясение, и дворец Клеопатры рухнул в море. Маяк, библиотека, музей погибли безвозвратно. Александрии Клеопатры больше не существовало, воспоминания об эллинистической главе в истории города остались только в гробницах. Не стало и культуры Птолемеев. Деяния Клеопатры пребывали в забвении пятнадцать веков. Александрийская гавань изменила очертания. Нил течет в другую сторону. Город ушел под землю почти на шесть метров. Даже линия берега в районе Акция теперь не такая, какой ее запомнила царица. Женщина совсем другого рода, Дева Мария стала новым воплощением Исиды, а новым воплощением самой Клеопатры сделалась Элизабет Тейлор. Однако чары царицы не рассеялись. На место живого человека пришел миф. Белые пятна истории обладают огромной притягательной силой. А мифическая Клеопатра так и осталась возмутительницей спокойствия. В ее образе воплотилось все темное, опасное, волнующее. Через две тысячи лет после того, как Октавиан заполучил свое египетское сокровище, людей по-прежнему интересуют две вещи: чрезмерная удачливость и катастрофическое падение. Продолжается война между Востоком и Западом. Вседозволенность и стойкость, о которых говорил Цицерон, по-прежнему противостоят друг другу. Секс и власть все так же неотделимы друг от друга. Женские права, социальные проблемы и политика интересуют нас ничуть не меньше, чем римлян, для которых Клеопатра была чудовищем в значительно большей мере, чем чудом, но и чудом, вне всякого сомнения, тоже была.
