Клеманс и Огюст: Истинно французская история любви - [14]

В дни, когда на Клеманс находило «великое вдохновение», она не завтракала и не обедала. Я, правда, готовил для нее поднос, заставленный тарелочками с молочными продуктами и фруктами, но вечером находил пищу почти нетронутой. Поэтому, когда я приходил домой, мы тотчас же отправлялись в один из лучших ресторанов. Патрон снабдил меня списком таковых и даже был столь любезен, что отметил, в каком из них подавали наиболее понравившиеся ему блюда из числа так называемых фирменных. С того самого дня, когда я представил Шарлю Гранду Клеманс, чья озаренная солнцем славы тень, то есть Маргарет Стилтон, стала одним из столпов, на которых держалось его издательство, он довольно часто приглашал меня около часу дня на разговор с глазу на глаз, сопровождавшийся обильным угощением.

— Ну, что она нам готовит вкусненького? — спрашивал он меня, разворачивая свою салфетку.

— Продолжение, — отвечал я, дружески улыбаясь, — и все в том же духе.

— О, не вытаскивайте на свет божий избитую истину, будто бы каждый писатель вечно пишет одну и ту же книгу, и так всю жизнь!

— Но я верю в эту истину, — возразил я, — да и вы сами убеждаетесь в справедливости этих слов на примере всех ваших чистокровных скакунов.

— Я не держу конюшню, Авринкур, у меня издательство!

— Возможно, вы и не держите конюшню, но ведь вы все же надеетесь выиграть Большой приз, не так ли? Да и что в этом дурного?!

После чего мы заговорили о писателях уже умерших, ведь, говоря о них, всегда знаешь, как к ним следует относиться; и так как Шарль Гранд был достаточно хорошо образован, мы устроили настоящее состязание на точность цитирования, одновременно постоянно горько сетуя на то, что в обществе все меньше и меньше говорили о тех авторах, чьи произведения мы цитировали по памяти.

— Ну кто теперь о них вспоминает? — вздыхал он.

— Все они знали, что только очень немногие преданные почитатели будут вспоминать о них, а некоторые из них не верили даже в это, а полагали, что их имена постигнет забвение сразу же после их смерти.

— Ну, о вас-то, конечно, речи нет, для вас этот вопрос не стоит вовсе, — не раз повторял Шарль Гранд, — а вот как обстоят дела с Клеманс Массер?

— Точно так же, как и со мной.

— Неужто вы так хорошо ее знаете? О, будьте внимательны! Остерегайтесь! Как только вы начинаете вести совместную жизнь с кем-нибудь, так сейчас же все меняется: вы больше как бы не видите того, с кем живете бок о бок. Да, все происходит так же, как и с вами, ведь вы ежедневно бреетесь перед зеркалом по утрам и не замечаете в себе самом никаких перемен, а если вы все же когда-нибудь замечаете, что в вашем облике что-то изменилось, то бывает уже поздно, так как вы уже преодолели заграждение в опасном месте и находитесь в двух шагах от бездонной пропасти. Господин сомелье,[3] пожалуйста…

— Чего изволите, мсье Гранд?

— Откупорьте нам другую бутылку.

— Уже исполнено, мсье. Она из того же набора, что вы изволили заказать заранее. Посмотрите, какой цвет, какая прозрачность…

Вино всегда действовало на меня усыпляюще, но Шарль Гранд, казалось, черпал в нем новые силы и обретал способность проникать взором в будущее.

— Вы наверняка сейчас же передадите ей мои слова, да я на это и рассчитываю. Так вот, Клеманс Массер меня беспокоит…

— Она в расцвете сил!

— Вот именно! Как раз потому и беспокоит… Она вам ничего не говорила?

— Нет, ничего… О чем?

— Да ходят разные слухи…

Я предоставил ему возможность выбрать то, что ему нравится в тележке, которую подвезли к нашему столику и где лежали остренькие треугольники сыров, числом более десятка; он выбирал и обсуждал достоинства сыров с официантом, очень старым и дряхлым, которого держали в ресторане только потому, что он был не то двоюродным братом, не то еще более дальним родственником хозяина заведения; они когда-то сосали грудь одной кормилицы, затем служили в одном полку, как говорят, хлебали из одного котла, потом вместе чуть ли не умирали от голода в одном лагере для военнопленных, а еще позже, после войны, допивали остатки из одних и тех же бутылок у первого ресторатора, нанявшего их в качестве официантов. Короче говоря, одна из самых трогательных историй в духе добрых правоверных католиков.

— Не желаете ли отведать козьего сыру, мсье? — осведомился старый официант. — Мы очень рекомендуем вам вот этот, особо зрелый, превосходного качества и очень редко встречающийся, его нам доставляют прямо от одного специалиста-фермера, доки в своем деле, из окрестностей Пюи-де-Дом, из местечка, именуемого «Золотой орех», он утверждает, что откармливает свою козу именно орехами…

— Ходят разные слухи… — сказал Шарль Гранд, — а наш мирок такой маленький, и никто в нем не выдумывает нового, все в нем всего лишь повторение уже пройденного, некое эхо. Так вот, до наших ушей действительно дошли кое-какие слухи, что двое из числа моих собратьев сделали Маргарет Стилтон кое-какие авансы и выразили желание, чтобы она с ними сотрудничала, хотя бы отчасти.

— Вы первый говорите мне об этом.

— Ничего удивительного… Вы первый наложили лапу на неистощимый источник, приносящий богатство, но в наших же с вами общих интересах сделать так, чтобы этот источник не разлился на два потока… Итак, она вам ничего не говорила?