Клавдия Партичелла, любовница кардинала - [8]

— Народ, — прервал дон Беницио, — ненавидит Клавдию. Весь род Партичеллы нужно удалить из пределов княжества.

— Боюсь, что это не так-то легко сделать, — заметил приор.

— Попытаемся добром убедить ее оставить княжество, — настаивал дон Беницио. — А если добром не удастся, припугнем. Момент для этого теперь самый подходящий.

— В таком случае, миссию эту лучше всего возложить на тебя, — предложил приор. — Ты личный секретарь кардинала, тебе удобнее это сделать.

— Охотно возьмусь, если святая Коллегия согласна оказать мне доверие, — ответил дон Беницио, и лицо его просияло.

— Итак, постановлено, — объявил приор: — мы отправляем спешное и обстоятельное послание папе и императору, прося его безотлагательно вмешаться в дела княжества. Тем временем постараемся, чтобы народное нетерпение не приняло слишком острых форм. Наш долг творить мир и общее благо. Если же события окажутся сильнее нас, я созову вас… А теперь разойдемся, куда кого призывают долг и обязанности.

Глава IV

Дон Беницио проводил членов совета до дверей. Оставшись один, он не мог удержать победного восклицания. Мысль о мести, о добыче, о давно желанной награде охватила его с нечеловеческой силой. «Завтра! завтра! — восклицал он, раздеваясь и укладываясь спать. — Верну отбитую от стада овцу. Я сумею найти слова, обольщу и напугаю, а главное, пообещаю… о, я ей многое могу обещать. Ах, Клавдия, завтра ты будешь моей!»

До утра сон дона Беницио смущала женщина — женщина, столь обольстительная в своей откровенной наготе, какую может вызвать ночью только разгоряченное воображение отшельника, обреченного на бесконечное воздержание. Нежная белая кожа, круглые плечи, душистые волосы, алый рот… Монах содрогался во сне от сладострастного, нетерпеливого желания. Ему чудилась обнаженная нимфа, глядящаяся в зеркало вод, и он сам в кустах, дикий, сатир, крадущийся к добыче. Клавдия отвергла дона Беницио как назойливого нищего. Он сгорал от тайной страсти к ней, горел бессильной ревностью. Посвящал ей стихи, исполнял тысячу унизительных поручений, стремясь обратить на себя взоры красавицы. И, наконец, признался ей в своей любви.

Кардинал тогда был в Риме. Дон Беницио вечером выследил Клавдию в парке. Он открыл ей свою страсть. Он молил о ласковом взгляде, о нежном слове.

Речь его прерывалась рыданиями; в отчаянии он излил душу, переполненную греховной страстью; он говорил, что одним словом она может его лишить воли, чести, веры в Бога. Клавдия выслушала и улыбнулась насмешливой и презрительной улыбкой. Дон Беницио не первый держал перед ней такие речи! Многие другие пытались завоевать ее, но тщетно И обезумевший от страсти монах прочел в ее улыбке свой приговор.

Она выслушивала признания в любви, насмехалась над ними и отправляла несчастных любовников прочь. Дон Беницио разделил их судьбу. Но монах не сдался. Годами он измышлял способы порвать связь между Клавдией и кардиналом. Терпеливо работая, он ткал крепкую, бесконечную нить. Клавдия не замечала монаха. Одним словом она могла погубить его, но не думала о нем. Любовь Эммануила ослепляла и наполняла ее; она забыла об угрозах монаха, отвергнутого и высмеянного ею.

Теперь, после десяти лет бесплодных происков, дон Беницио приблизился к победе. Победа, он знал, дастся не легко. Клавдия была слишком умна, слишком горда, чтобы сразу уступить угрозам дона Беницио и его союзников. Но монах не сомневался что, в конце концов, победа будет за ним. Осуществится мечта его жизни.

Чтобы владеть Клавдией, он продал бы душу сатане и предпочел бы муки ада вечному блаженству в райских садах. Страсть, в которой любовь сменялась ненавистью, а ненависть любовью, иссушила монашескую душу. Храня верность своей мечте, он изгнал из сердца все желания, все похоти, стал камнем, изваянием из мрамора. И ныне, когда мужская зрелость уже близилась к закату, пламень сладострастия охватил его с новой силой и пожрал его.

В это августовское утро долина Джудикаре была еще окутана туманом, медленно таявшим в лучах восходившего солнца. Из леса, спускавшегося вплотную к самой дороге, слышались удары топора и сухой треск ломаемых ветвей. Выжженые летним зноем, желтели поля, темнели зеленые виноградники на склонах холмов. Над крестьянскими домами, над шалашами пастухов завивались белые дымки, дыхание просыпавшейся жизни.

Дон Беницио мчался, не отвечая на приветствия встречных. Раздувая ноздри, конь с хрипом вдыхал в себя свежий утренний воздух. Подковы звонко стучали по каменистой горной дороге. Подымаясь на холмы, всадник сдерживал бег коня и оглядывался, ища глазами в небе и среди природы счастливых примет. И снова пускался вскачь.

Плащ дона Беницио развевался по ветру, падая складками на круп коня. Казалось, крылатый ворон несется низко над землей, выискивая падаль. Шпоры всадника глубоко вонзались во взмыленные бока. Солнце всплыло над туманом, и розовые лучи отбросили на гору чудовищную тень черного кентавра.

Увидев впереди замок Тоблино, дон Беницио сдержал коня. Озеро расстилалось внизу, словно полированное бронзовое блюдо, неподвижное под лучами солнца. Островок посреди озера казался зеленым кустом, посаженным в воду. Нигде не было видно человека, в прибрежной зелени не было слышно человеческого голоса.